|
|
 |
|
|
Из домашней библиотеки С.О.В.
|
|
|
|
|
— Я представляю, как тебе будет плохо, Джейкоб. И понимаю это… возможно, даже лучше, чем ты думаешь. Мне не нравится Белла, но она — твой Сэм. Ты никогда ее не получишь, а никто другой тебе не нужен. Я не смог ответить. — Тебе труднее, чем мне. Сэм по крайней мере счастлив. Он жив и здоров. Я люблю его настолько, что могу этому радоваться. Я хочу ему добра. — Ли вздохнула. — Просто я не в силах видеть его счастье. — Нам обязательно об этом говорить? — По-моему, да. Мне хочется, чтобы ты знал: со мной тебе хуже не будет. Черт, может, я тебе помогу! Я ведь не родилась бездушной мегерой, раньше я была хорошей. — Что-то не припоминаю. Мы оба рассмеялись. — Джейкоб, мне очень жаль, что ты так страдаешь. Жаль, что тебе не становится лучше, только хуже. — Спасибо, Ли. Она подумала о том, что было «хуже» — о мрачных картинах в моей голове. Я попытался от нее отгородиться — бесполезно. Ли смогла увидеть все со стороны, и от этого, признаться, мне полегчало. Возможно, через несколько лет я тоже смогу думать, как она. Ли увидела и забавную сторону моих визитов к вампирам. Ей понравились наши ругачки с Розали: она мысленно захихикала и даже припомнила несколько анекдотов о блондинках, которые могли бы мне пригодиться. — Знаешь, в чем дикость? — спросила Ли. — Ну, в нашем положении вообще все дико. — Я очень хорошо понимаю эту белобрысую ведьму. На секунду я решил, что Ли просто неудачно пошутила. Но потом, когда я осознал, что она говорит серьезно, меня охватила безудержная ярость. Хорошо, что мы бегаем не вместе. Будь Ли на расстоянии укуса… — Подожди, я объясню! — Не хочу даже слушать. Я сваливаю. — Стой, стой! — взмолилась она, пока я тщетно пытался успокоиться и перевоплотиться. — Ну хватит, Джейк! — Знаешь, Ли, так ты точно не уговоришь меня остаться с тобой. — Господи, да чего ты так взбесился! Ты даже не понял, о чем я толкую! — Ну, и о чем ты толкуешь? Тут она снова превратилась в измученную и озлобленную Ли, которую я знал. — О том, каково это — чувствовать себя генетическим тупиком. Злоба в ее словах сбила меня с толку. Я не ожидал, что кто-то может разозлиться больше, чем я. — Не понимаю. — Понял бы, если бы не был таким же, как остальные. Если бы мои «женские причуды», — эти слова она подумала особенно ядовито, — не пугали бы тебя до чертиков, как всех тупых самцов, и ты бы хоть раз задумался о том, что это значит! — О… Что ж, надо признать, никому из нас не нравилось об этом думать. Да и с чего бы? Конечно, я помнил, в каком ужасе была Ли первый месяц, и как нас всех это раздражало. Забеременеть Ли не могла — разве что случилось чудо, непорочное зачатие или еще какая-нибудь жуть в этом духе. После Сэма-то у нее никого не было. Шли недели, ничего не происходило, и она начала сознавать, что ее тело изменилось, перестало следовать законам природы. Ли охватила паника: кем же она стала? Неужели ее организм теперь устроен иначе только потому, что она превратилась в оборотня? Или наоборот: она превратилась в оборотня, потому что ее организм устроен иначе? Единственная женщина-оборотень за всю историю. Так может, она и не женщина вовсе? Никому не хотелось видеть ее мучений. В конце концов, понять мы ее не могли. — Ты ведь знаешь теорию Сэма насчет запечатления, — уже спокойнее подумала она. — Да. Оно нужно для продолжения рода. — Верно, чтобы на свет появлялись новые оборотни. Выживание видов, естественный отбор. Оборотня влечет к тому, кто лучше всего подходит для передачи волчьего гена. Я молчал, ожидая разъяснений. — Если бы я годилась для этого, Сэм запечатлился бы на меня. От ее боли я замедлил бег. — Но я не гожусь. Во мне что-то не так. Я не могу передавать ген, несмотря на то, что в моем роду были оборотни. Так что я урод, ни на что не годная самка. Генетический тупик. И мы оба это знаем. — Не знаем, — возразил я. — Мололи что думает Сэм! Импринтинг случается, но почему — точно неизвестно. У Билли, например, другое мнение. — Знаю, знаю. Он считает, мы запечатляемся, чтобы на свет появлялись более сильные оборотни. Поэтому вы с Сэмом такие огромные и мощные, даже больше наших отцов. Но я все равно никогда не стану матерью. У меня менопауза. В двадцать лет у меня менопауза! Ох. Как же я не хотел поднимать эту тему! — Ты гадаешь, Ли. Может, все из-за остановки времени. Уверен, когда ты перестанешь быть волком и опять начнешь стареть… э-э, все станет по-прежнему. — Я бы тоже так думала, если бы на меня кто-нибудь запечатлился. А этому не бывать, несмотря на мою внушительную родословную. Знаешь… — задумчиво добавила Ли, — если бы не ты, у Сета были бы все шансы стать альфой — хотя бы по крови. Никому бы не пришло в голову рассматривать меня… — Слушай, чего ты так зациклилась на этом импринтинге? Почему не влюбишься, как все нормальные люди? Неужели ты и впрямь хочешь, чтобы у тебя не осталось никакого выбора? — Ну, Сэм, Джаред, Пол, Квил… они, как я погляжу, не против. — А их никто и не спрашивал. — Разве ты не хочешь запечатлиться? — Черт подери, нет! — Это потому, что ты уже любишь Беллу. Но от импринтинга любовь пройдет. Ты перестанешь страдать. — А ты бы отказалась от своих чувств к Сэму? Ли поразмыслила над этим. — Наверное, да. Я вздохнул. Ли рассуждала куда более здраво, чем я. — Вернемся к тому, о чем я говорила, Джейкоб. Я понимаю, почему эта белобрысая вампирша такая холодная — не в буквальном смысле слова, конечно. У нее одна цель в жизни. Больше всего на свете мы хотим того, чего не можем получить. — Ты бы тоже поступила, как Розали? Убила бы человека — а именно это она и делает, не мешая Беллиной смерти — ради ребенка? С каких это пор в тебе проснулся материнский инстинкт? — Я просто хочу того, что мне недоступно. Будь я нормальной, возможно, мне бы это и в голову не пришло. — И ты способна на убийство? — настаивал я, не давая Ли уйти от ответа. — Розали не убийца, она просто восполняет то, чего ей не хватает в жизни. И… если бы Белла попросила меня о помощи… — Ли задумалась. — Хоть я и не высокого о ней мнения, я бы поступила также, как Розали. Из моей пасти вырвался громкий рык. — А будь все наоборот, я бы попросила о том же Беллу. И Розали попросила бы. Мы поступили бы одинаково.
— Значит, ты такая же плохая! — В том-то и штука: когда осознаешь, что никогда не получишь желаемого, отчаиваешься. — Ну, все, с меня хватит. Разговор окончен. — Both хорошо. Но мне было мало просто прекратить разговор. Я хотел более решительных действий. До места, где я спрятал одежду, оставалась всего миля, поэтому я перевоплотился и дошел пешком. О разговоре я больше не думал — не потому, что думать было не о чем, просто мне надоело. Я бы никогда не понял этой точки зрения, но теперь Ли буквально засунула свои мысли и чувства в мою голову, и не понять их было трудно. Решено: когда все кончится, нам с Ли нечего делать вместе. Пусть хандрит у себя в Ла-Пуш. Один маленький приказ от альфы никого не убьет. Было еще рано, когда я подошел к дому Калленов. Белла наверняка спала. Я решил заглянуть в гостиную, посмотреть, что там творится, дать Калленам добро на охоту и улечься где-нибудь на травке. А в волка перевоплотиться, когда уснет Ли. Однако в доме что-то оживленно обсуждали: возможно, Белла не спала. Сверху доносился гул какого-то аппарата — рентген? Отлично. Первый день из четырех начинался просто прекрасно. Дверь мне открыла Элис. — Привет, волк. — Привет, коротышка. Что там творится? В гостиной было пусто, все разговоры шли наверху. Она пожала худенькими плечами. — Очередной перелом, кажется. — Она произнесла это непринужденно, однако в уголках ее глаз я заметил огонь. Горели не только мы с Эдвардом, Элис тоже любила Беллу. — Опять ребро? — хрипло спросил я. — Нет. Кости таза. Поразительно, каким ударом для меня было каждое новое известие. Когда это прекратится? В конце концов, предугадать очередную катастрофу было нетрудно. Элис посмотрела на мои дрожащие руки. Мы оба прислушались к разговору наверху. — Я же говорила, хруст тебе почудился, Эдвард. Я бы на твоем месте проверила слух. Эдвард не ответил. Элис поморщилась. — Когда-нибудь он точно порвет ее на куски. Удивительно, что Розали этого не понимает. Или она рассчитывает на помощь Эмметта? — Здоровяка беру на себя, — предложил я. — А ты помоги Эдварду растерзать белобрысую. Элис натянуто улыбнулась. Тут все спустились в гостиную. На этот раз Беллу нес Эдвард. Она была бледная как полотно и обеими руками сжимала кружку с кровью. Любое движение явно причиняло ей страшную боль, хотя Эдвард и старался идти как можно ровнее. — Джейк, — прошептала Белла и вымученно улыбнулась. Я молча уставился на нее. Эдвард осторожно положил Беллу на диван и сел на пол рядом с изголовьем. Сперва я удивился, почему Беллу не оставят наверху, но потом понял: она сама так решила. Не хочет, чтобы вокруг была больничная обстановка. И Эдвард ей потакает. Ну разумеется. Последним в гостиную спустился Карлайл, его лицо было искажено тревогой. Он словно постарел и теперь вполне смахивал на обычного врача. — Карлайл, — сказал я, — мы пробежали полпути до Сиэтла, следов стаи нигде нет. Можете охотиться. — Спасибо, Джейкоб, ты как раз вовремя. Мы проголодались. — Он мельком взглянул на кружку, которую так крепко сжимала в руках Белла. — Честно говоря, вам необязательно разбиваться на тройки. Наверняка Сэм из Ла-Пуш и носа не кажет. Карлайл кивнул. Удивительно, что он так легко послушался моего совета. — Хорошо. Первыми пойдут Эсми, Элис, Джаспер и я. Потом Элис может взять Эмметта и Ро… — Ни за что! — прошипела Розали. — Эмметт может пойти с вами. — Тебе давно пора на охоту, — мягко произнес Карлайл. Розали его тон не смягчил. — Я буду охотиться вместе с ним, — прорычала она и мотнула головой в сторону Эдварда. Карлайл вздохнул. Джаспер с Эмметтом в мгновение ока спустились по лестнице, и в туже секунду к ним подлетела Элис. Эсми порхнула к ней. Карлайл положил руку на мое плечо. Она была ледяная, но я не отпрянул, а замер на месте — отчасти от удивления, а отчасти потому, что не хотел обижать Карлайла. — Спасибо, — еще раз поблагодарил он и вместе с остальной четверкой вылетел за дверь. Не успел я и вдохнуть, как вампиры промчались по лужайке и скрылись в лесу. Они проголодались куда сильнее, чем я думал. С минуту в гостиной стояла полная тишина. Я почувствовал на себе злобный взгляд и сразу догадался чей. Вообще-то я планировал убраться из дома и где-нибудь похрапеть, но не мог же я упустить такую потрясающую возможность — испортить белобрысой утро! Я не спеша подошел к креслу, стоявшему рядом с креслом Розали, и развалился в нем, склонив голову к Белле, а ногу вытянув так, что она оказалась рядом с белобрысой. — Фу, псиной завоняло, — наморщив нос, сказала Розали. — А этот анекдот слышала, психованная? Как умирают клетки мозга у блондинок? Она не ответила. — Ну? Знаешь ответ? Розали сверлила взглядом телевизор и не обращала на меня внимания. — Она слышала этот анекдот? — спросил я Эдварда. На его напряженном лице не мелькнуло даже тени улыбки: он не сводил глаз с Беллы. — Нет. — Отлично, тогда слушай, пиявка: клетки мозга у блондинок умирают в одиночестве! По-прежнему не глядя на меня, Розали прошипела: — На моем счету в сто раз больше убийств, чем на твоем, мерзкая псина! Учти. — Однажды, королева красоты, пустые угрозы тебе наскучат. Жду не дождусь этого дня. — Хватит, Джейкоб, — одернула меня Белла. Я опустил глаза и увидел, что она хмурится. Похоже, от вчерашнего веселья не осталось и следа. Что ж, я не хотел ее злить. — Мне уйти? Не успел я понадеяться — или испугаться, — что Белла наконец устала от меня, как она растерянно заморгала, и ее лицо разгладилось, будто мой вывод поверг ее в шок. — Нет! Конечно, нет! Я вздохнул и услышал тихий вздох Эдварда. Ему тоже хотелось, чтобы Белла меня забыла. Жаль, он никогда не пошел бы против ее воли. — Ты неважно выглядишь, — заметила она. — Устал до смерти, — кивнул я. — С радостью избила бы тебя до смерти, — очень тихо процедила Розали, чтобы Белла не услышала. Я только еще удобнее развалился в кресле, так что моя босая нога оказалась чуть не под носом у вампирши. Она окаменела. Спустя несколько минут Белла попросила еще крови, и Розали молниеносно улетела наверх. Стало совсем тихо, я даже подумал, не вздремнуть ли. Тут Эдвард озадаченно спросил: — Ты что-то сказала? Странно. Никто ничего не говорил, а слуху Эдварда был такой же острый, как у меня. Он растерянно смотрел на Беллу, а та — на него. — Я? — переспросила она. — Нет, я молчала. Эдвард встал на колени и навис над Беллой. Его лицо переменилось, черные глаза внимательно вглядывались в Беллины. — О чем ты сейчас думаешь? — Ни о чем. А что? — недоуменно ответила она. — О чем ты думала минуту назад? — Да так… Об острове Эсми. И о перьях. Я ни черта не понял, но тут Белла покраснела, и я решил, что лучше не спрашивать. — Скажи еще что-нибудь. — Что, например? Эдвард, в чем дело? Он снова изменился в лице и сделал такое, отчего у меня буквально отвисла челюсть. За моей спиной кто-то охнул: Розали вернулась и была потрясена не меньше, чем я. Эдвард очень нежно положил обе руки под огромный Беллин живот. — Пло… — Он сглотнул. — …ребенку нравится звук твоего голоса. На короткое мгновение в гостиной воцарилась полная тишина. Я не мог пошевелить ни одним мускулом, даже моргнуть не мог. А потом… — Черт возьми, ты читаешь его мысли! — закричала Белла. И тут же наморщилась. Эдвард положил руку на верхушку живота и погладил то место, куда, по-видимому, ее пнул ребенок. — Ш-ш… Ты напугала… его. Белла изумленно распахнула глаза и погладила себя по животу. — Прости, маленький. Склонив голову, Эдвард внимательно прислушался. — О чем он сейчас думает? — с любопытством спросила Белла. — Пл… он или она… — Эдвард умолк и посмотрел ей в глаза. В его взгляде читалось то же восхищение, только более сдержанное и чуть недовольное. — Он счастлив, — недоуменно проговорил Эдвард. Белла затаила дыхание, и любой бы сейчас увидел фанатичный блеск в ее глазах. Обожание и преданность. Крупные слезы покатились по ее щекам и улыбающимся губам. Во взгляде Эдварда больше не было страха, ярости, огня — ничего из того, что не покидало его со дня возвращения домой. Он любовался Беллой. — Конечно, ты счастлив, мой маленький, — заворковала она, гладя живот. Слезы все еще катились по ее щекам. — Еще бы ты не был счастлив! Ты в тепле и в безопасности, тебя любят. Я же так тебя люблю, маленький Э-Джей, конечно, ты счастлив. — Как ты его назвала? — удивленно переспросил Эдвард. Белла опять покраснела. — Ну, я придумала ему имя… Решила, что ты не захочешь… ну… — Э-Джей? — Твоего отца тоже звали Эдвард. — Да, ну и… — Он умолк и озадаченно протянул: — Хм-м… — Что? — Ему и мой голос нравится. — Конечно, нравится! — чуть не злорадствуя, воскликнула Белла. — У тебя же самый красивый голос на свете! Как он может не нравиться? — А запасной план у вас есть? — спросила Розали, перегнувшись через спинку дивана и глядя на Беллу с тем же восхищением и обожанием. — Что если это не мальчик, а девочка? Белла провела пальцами под глазами, вытирая слезы. — Ну, есть одна мысль. Я пыталась соединить «Рене» и «Эсми». Может… РенеЭсми. — РенеЭсми? — Ренесми. Странно звучит? — Нет, мне нравится, — заверила ее Розали и совсем близко наклонилась к Белле. Их волосы, золотые и каштановые, почти переплелись. — Очень красивое имя. И единственное в своем роде, так что подходит. — Я все же полагаю, что родится Эдвард. Ее муж по-прежнему прислушивался, сосредоточенно глядя в пустоту. — Что? Что он думает? — сияя, спросила Белла. Сперва Эдвард не ответил. Он потряс нас всех во второй раз — раздалось три отчетливых оха, — Эдвард нежно прижался ухом к Беллиному животу. — Ребенок тебя любит. Просто обожает, — оторопело произнес он. В этот миг я понял, что остался один, совсем один. Мне захотелось врезать себе, когда я осознал, как сильно рассчитывал на поддержку проклятого вампира. Ну я и дурак… Разве можно было довериться пиявке? Конечно, рано или поздно он бы меня предал! Я-то надеялся, что Эдвард будет на моей стороне. Считал, что он страдает сильнее, чем я. А самое главное, думал, он куда больше меня ненавидит мерзкое отродье, убивающее Беллу. Я ему доверял. А теперь они были вместе, сияющими глазами смотрели на невидимого раздувшегося монстра, будто обычная счастливая семья. Я остался наедине со своей ненавистью и болью, которые были хуже любой пытки. Меня словно медленно тащили по острым бритвам. Я бы с улыбкой встретил смерть, лишь бы избавиться от такой боли. Огонь растопил мои оцепеневшие мышцы, и я вскочил на ноги. Все трое резко подняли головы, и я увидел, как моя агония исказила лицо Эдварда, когда он снова залез в мои мысли. — О-о… — выдавил он. Я не понимал, что мне делать; просто стоял посреди гостиной, дрожа от ярости, и искал хоть какой-нибудь путь к отступлению. Со скоростью нападающей змеи Эдвард метнулся к маленькому столу и схватил что-то из ящика. Он швырнул это мне, и я машинально поймал предмет. — Джейкоб, уходи отсюда! — выкрикнул Эдвард не грубо, атак, будто спасал мне жизнь. Он помогал мне сбежать. Я разжал ладонь: в ней лежали ключи от машины.
17. На кого я похож? На волшебника из страны Оз? Вам нужен мозг? Вам нужно сердце? Забирайте мои. Берите что хотите
Пока я добежал до гаража Калленов, у меня появился план. Вторая его часть состояла в том, чтобы на обратном пути вдребезги разбить вампирскую тачку. Поэтому я малость растерялся, когда нажал кнопку на брелоке, а фарами вспыхнула вовсе не «вольво». Эта машина даже в ряду с остальными обалденными тачками бросалась в глаза. Неужели он нарочно дал мне ключи от «астон-мартин вэнкуиш»? Или все-таки ошибся? Я не стал дольше раздумывать и не спросил себя, изменит ли это вторую часть моего плана. Просто запрыгнул в кожаный салон и завел двигатель, пока мои коленки все еще теснились под рулевым колесом. В другой день от мурлыканья двигателя я бы восхищенно застонал; сейчас меня хватило лишь на то, чтобы вести машину. Я нашел рычаг для регулировки сиденья и отодвинулся подальше, одновременно выжав газ. Машина будто оторвалась от земли — так легко она покатила вперед. Извилистую подъездную дорогу я преодолел буквально за несколько секунд. Машина была такая послушная, словно я управлял ею при помощи мыслей, а не рук. Вылетая из зеленого туннеля на шоссе, я успел заметить в папоротниках встревоженную серую морду Ли. Я было задался вопросом, что она подумает, но тут же решил, что мне на это плевать. Повернул на юг: сегодня мне не хватило бы терпения на паромы, оживленное движение и вообще что-либо, из-за чего пришлось бы отпустить педаль газа. В каком-то извращенном смысле денек выдался удачный. Если под удачей подразумевать, что на оживленном шоссе, по которому я гнал на скорости двести миль в час, мне не попалось ни одного копа — даже в городишках, где было ограничение тридцать миль. Вот жалость! Маленькая погоня пошла бы мне на пользу, да к тому же у пиявки потом возникли бы проблемы с машиной. Конечно, он бы откупился, но пусть бы понервничал. Единственный признак хоть какой-то слежки я заметил на юге Форкса: среди деревьев мелькнул коричневый волк и несколько миль бежал параллельно дороге. Кажется, Квил. Видимо, он тоже меня заметил, потому что через минуту скрылся в лесу, не подняв тревоги. Мне опять стало любопытно, что он расскажет своим, но потом я вспомнил, что мне нет до этого дела. Я мчался по шоссе в сторону самого крупного города, какой удастся найти. Такова была первая часть моего плана. Дорога заняла чуть ли не целую вечность — возможно, потому, что меня до сих пор тащили по бритвам, — хотя на самом деле прошло не больше двух часов, когда я добрался до первого безликого поселения. Тогда я сбавил скорость: невинных людей убивать вовсе не хотелось. Глупый план я придумал. Ничего не выйдет. Однако, прокручивая в голове возможные способы избавления от боли, я снова и снова вспоминал слова Ли. «От импринтинга любовь пройдет. Ты перестанешь страдать». Возможно, не так оно и плохо, когда у тебя не остается выбора. Возможно, эта боль — самое ужасное, что есть на свете. Но я видел всех девушек Ла-Пуш, Форкса и резервации мака. Пора расширить охотничьи угодья. Как же мне найти свою духовную половинку в толпе? Ну, во-первых, нужна толпа. Я покатался по городу в поисках подходящего места. Проехал мимо двух торговых центров, где наверняка было полно девушек моего возраста, но почему-то не смог остановиться. Кому охота запечатлиться на девчонку, которая целыми днями торчит в торговом центре? Я поехал на север, и вокруг становилось все больше и больше народу. Наконец я нашел большой парк, где было полно семейных пар с детьми, скейтбордов, мотоциклов, воздушных змеев и всего в таком духе. Только тогда я заметил, какая хорошая стоит погода. Солнце, все дела. Люди вылезли из дома порадоваться ясному небу. Я припарковался в неположенном месте — напрашивался на штраф — и вошел в людный парк. Бродил я там, наверное, несколько часов. По крайней мере, солнце успело перебраться на другую сторону неба. Я вглядывался в лица всех проходящих мимо девчонок, отмечая, кто хорошо выглядит, у кого голубые глаза, кому идут скобки, а кто злоупотребляет косметикой. Я пытался в каждом лице найти что-нибудь интересное. Ну, там, вот у этой очень прямой нос; этой бы челку укоротить; эта могла бы сниматься в рекламе помады, будь у нее все лицо такое же безупречное, как губы. Иногда девушки бросали на меня ответные взгляды. Порой испуганные: мол, что за жуткий верзила на меня пялится? Некоторые смотрели довольно приязненно, впрочем, мое взбесившееся эго могло и напутать. Как бы то ни было, ничего не произошло. Даже когда я встретился взглядом с самой обалденной — тут уж не поспоришь — девчонкой в парке и прочел в ее глазах явный интерес, я ничего не почувствовал. Только прежнее отчаянное желание избавиться от боли. Время шло, и я стал замечать то, чего не стоило бы. Беллины штучки. Ну, вроде, тот же цвет волос, похожую форму глаз, такие же скулы… У одной девушки тоже была морщинка между бровей, и я спросил себя, о чем она волнуется… Вот тогда-то я и сдался. Какая страшная глупость: вообразить, будто я выбрал правильное время и место и сейчас встречусь с родной душой лишь потому, что отчаянно этого хочу! Да и вообще, с чего ей тут быть? Если верить Сэму, моя генетическая половинка должна обитать в окрестностях Ла-Пуш. Однако там никого подходящего нет. А если прав Билли? Кто подойдет сильному волку? Я вернулся к машине, привалился к капоту и стал теребить ключи. Может, я — тот, кем считает себя Ли, и не гожусь для продолжения рода? А может, вся моя жизнь — длинный жестокий анекдот, и от ключевой фразы никуда не деться. — Эй, у тебя все нормально? Да, ты, с угнанной тачкой! Я не сразу понял, что обращаются ко мне, и не сразу сообразил поднять голову. На меня пялилась девушка, вроде бы знакомая… Ах да, я видел ее в парке: светлые золотисто-рыжеватые волосы, светлая кожа, несколько веснушек на щеках и на носу, глаза цвета корицы. — Если ты переживаешь из-за угнанной машины, всегда можно сдаться полиции, — сказала она, весело улыбнувшись, так что на подбородке появилась ямочка. — Она не угнана, я взял ее у знакомых, — буркнул я. Голос у меня был ужасный, как будто я плакал или еще что. Кошмар. — Конечно, в суде это учтут. Я злобно уставился на незнакомку. — Чего тебе надо? — Ничего. Не парься, я пошутила насчет машины. Просто… ты как будто жутко расстроен. Ах да, меня зовут Лиззи. — Девушка протянула мне руку, но я ее не пожал. — В общем… — неловко проговорила она, — я подумала… может, тебе нужна помощь. Ты там кого-то искал. — Она кивнула в сторону парка и пожала плечами. — Ага. Лиззи помолчала, дожидаясь объяснений. Я вздохнул. — Помощь мне не нужна. Ее тут нет. — А… извини. — Ты тоже извини, — пробормотал я и снова взглянул на девушку. Лиззи. А она симпатичная. И добрая: захотела помочь сварливому незнакомцу, у которого явно не все дома. Ну почему она не может быть «той самой»? Почему надо все так усложнять? Милая девушка, хорошенькая и вроде забавная. Почему нет? — Красивая машина, — сказала она. — Жаль, их больше не делают. Ну, то есть у «вантажа» отличный дизайн, но в «вэнкуише» чувствуется особая… Милая, да к тому же разбирается в машинах! Ничего себе. Я вгляделся в ее лицо… Как это работает? Ну, давай, Джейк, запечатлисьуже! — Как она на дороге? — спросила Лиззи. — Просто блеск! Девушка широко улыбнулась, показав ямочку на подбородке — видать, обрадовалась моей первой нормальной фразе. Я нехотя улыбнулся в ответ. Увы, от ее улыбки острые бритвы, кромсающие мое тело, никуда не делись. Как бы сильно я этого ни хотел, моя жизнь так просто не наладится. Мне далеко до практичной и здравомыслящей Ли. Я не смогу влюбиться, как обычный человек. Только не сейчас, когда я изнываю от любви. Возможно — лет через десять, когда сердце Беллы не будет биться уже очень долго, а я справлюсь со своим горем и выйду из него целым и невредимым, — я смогу предложить Лиззи покататься на крутой тачке, смогу поболтать с ней о дизайне и движках, чтобы узнать ее получше и понять, нравится ли она мне. Но не сейчас. Волшебство мне не поможет. Придется мужественно сносить пытки. Вот лажа-то. Лиззи, видимо, надеялась, что я предложу ей прокатиться. — Лучше верну тачку хозяину, — пробормотал я. Она улыбнулась. — Рада, что ты одумался. — Ага, ты меня убедила. Лиззи смотрела, как я сажусь в машину, и взгляд у нее был немного встревоженный. Наверное, я был похож на придурка, который сейчас поедет и сорвется с обрыва. Что ж, я бы так и поступил, не будь я оборотнем, которому все нипочем. Глядя мне вслед, Лиззи помахала на прощание. Поначалу я ехал довольно осторожно, никуда не торопясь. Мне не хотелось возвращаться в дом Калленов, в лес. К боли, от которой я бы лучше сбежал. К полному одиночеству. Ну ладно, нечего себя накручивать. Не так уж я и одинок, хотя в этом тоже хорошего мало. Ли и Сет будут из-за меня страдать. Ладно хоть Сету страдать придется недолго. Незачем нарушать его душевное спокойствие. Да и Ли это ни к чему, но она хотя бы все понимает: немало боли повидала на своем веку. Я глубоко вздохнул, вспомнив, чего от меня хочет Ли. Все шло к тому, что она это получит. Я злился на нее, но не мог не понимать, что облегчу ей жизнь. На моем месте она бы поступила так же, теперь-то я это знал. Будет хотя бы интересно — и, конечно, странно — дружить с Ли. Побесим мы друг друга вдоволь. Она не даст мне хандрить, но это даже хорошо. Скорее всего, время от времени мне будет нужен пинок под зад. А когда понадобится, Ли станет для меня единственным, понимающим другом. Я вспомнил утреннюю охоту и то, как тесно переплелись наши мысли. В общем, было неплохо. Иначе. Немного страшно и неловко. Но все-таки хорошо. Необязательно страдать от одиночества. К тому же Ли достаточно сильная, чтобы терпеть меня все предстоящие месяцы. Месяцы или годы. Даже думать о них было тяжело: как будто смотришь на необъятный океан, который тебе надо переплыть от края до края. Столько времени впереди, и так мало осталось до того, как все начнется, когда я брошусь в океан. Три с половиной дня. А я страдаю ерундой, растрачивая драгоценные минуты. Я опять набрал недопустимую скорость. Неподалеку от Форкса я заметил Сэма и Джареда: словно часовые, они стояли по обеим сторонам дороги. Их было почти не видно за деревьями, но я знал, куда смотреть, и кивнул, пролетев мимо, — пусть думают что хотят. Сету и Ли я тоже кивнул, когда подъезжал к дому Калленов. Уже темнело, над лесом собирались тучи, но я увидел, как в свете фар сверкнули их глаза. Объясню им все позже. Времени у нас будет навалом. К моему удивлению, в гараже меня поджидал Эдвард. Я уже несколько дней не видел его без Беллы. По лицу вампира было ясно, что ничего плохого не стряслось, наоборот, он выглядел непривычно умиротворенным. Мне скрутило живот, когда я вспомнил причину его спокойствия. Черт, я так увлекся самокопанием, что забыл раздолбать тачку! Ну да ладно, вряд ли я смог бы угробить эту машину. Может, Эдвард тоже так подумал, поэтому и дал ее мне? — На пару слов, Джейкоб, — сказал он, когда я выключил двигатель. Я глубоко вдохнул и задержал дыхание. Потом медленно вышел и бросил Эдварду ключи. — Спасибо за машину, — горько произнес я. Похоже, настало время вернуть долг. — Чего тебе надо? — Во-первых, я знаю, как тебе неприятно командовать стаей, но… Я изумленно заморгал. Ничего себе начало разговора! — Что? — Если ты не можешь или не хочешь приказывать Ли, то я… — Ли? — процедил я. — Что случилось? Эдвард помрачнел. — Она пришла узнать, почему ты так внезапно уехал. Я пытался объяснить, но, боюсь, ничего не вышло. — Что она натворила? — Перевоплотилась в человека и… — Правда? — снова перебил его я, на этот раз потрясение. В голове не укладывалось: Ли пришла беззащитной в логово врага?! — Она хотела поговорить… с Беллой. — С Беллой?! Тут Эдвард взорвался: — Я больше не позволю так ее расстраивать! И плевать, что там думает Ли, имеет она на это право или нет! Я, конечно, ничего ей не сделал, однако в следующий раз, клянусь, вышвырну ее из дома! Запущу через реку… — Погоди, что она сказала? Я ничего не понимал. Эдвард перевел дыхание, беря себя в руки. — Ли была неоправданно груба. Честно говоря, я тоже не понимаю, почему Белла не оставит тебя в покое, но она точно не хочет причинять тебе боль. Она понимает, как нам с тобой тяжело, и страдает из-за этого. Ли могла бы и промолчать. Белла заплакала… — Постой, Ли накинулась на нее из-за меня? Эдвард кивнул. — Неслабая у тебя группа поддержки. Обалдеть! — Я ее об этом не просил. — Знаю. Ну конечно знает! Всезнайка чертов. А вот Ли меня удивила. Кто бы мог подумать, что она придет в логово врага человеком и станет ругаться, что со мной плохо обращаются! — Помыкать Ли я не смогу, — сказал я. — Ни за что. Но я с ней поговорю, ладно? Думаю, такого больше не повторится. Ли не привыкла скрывать свои чувства, и сегодня ей просто надо было выговориться. — Видимо. — С Беллой я тоже поговорю. Она ни в чем не должна себя винить. Дело только во мне. — Я ей это сказал. — Еще бы. Как она? — Сейчас спит. С ней Роуз. А, так психованная у нас теперь «Роуз». Выходит, Эдвард окончательно переметнулся на вражескую сторону. Он ничего не ответил на мою последнюю мысль и продолжил: — Во многом ей… лучше. Несмотря на тираду Ли и угрызения совести. Лучше? Вот как. Эдвард прочел мысли отродья, и теперь у нас все замечательно. — Дело не только в этом, — пробормотал он. — Выяснилось, что у него или у нее очень развиты мыслительные способности. По крайней мере, он нас понимает. У меня отвисла челюсть. — Ты серьезно?) — Да. Он смутно представляет, какие его действия причиняют Белле боль. И старается их не повторять. Он… любит ее. Уже. От изумления у меня чуть глаза на лоб не полезли. Несмотря на поднявшуюся во мне бурю, я сразу понял, что это и был критический фактор. Вот из-за чего Эдвард изменился: чудовище убедило его в своей любви. А он не мог ненавидеть того, кто любит Беллу. Возможно, поэтому он не мог ненавидеть и меня. Хотя между мной и тварью есть разница: я Беллу не убивал. Эдвард как ни в чем не бывало продолжал: — Все происходит быстрее, чем мы ожидали. Когда Карлайл вернется… — Они еще не вернулись? — перебил я. Посмотрев на дорогу, я вспомнил про Сэма и Джареда. — Элис и Джаспер уже дома. Карлайл отправил с ними столько крови, сколько сумел раздобыть, но такими темпами Белла выпьет ее за день. Карлайл решил попытать счастья в другом месте. Мне это кажется лишним, но он хочет подстраховаться. — Почему лишним? Ей ведь нужна кровь. Я видел, как внимательно Эдвард следит за моей реакцией. — Когда Карлайл вернется, я попробую уговорить его ускорить роды. — Что?! — Ребенок старается не делать резких движений, но ему трудно. Он слишком вырос. Безумие ждать, пока он вырастет еще! Белла очень слаба. У меня из-под ног вновь выбили почву. Сперва я напрасно положился на ненависть Эдварда к жуткой твари, а теперь не мог рассчитывать и на четыре дня, которые мне оставались! Безбрежный океан горя распростерся передо мной. Я попробовал восстановить дыхание. Эдвард ждал. Приходя в себя, я не сводил глаз с его лица и заметил в нем еще одну перемену. — Ты… ты думаешь, она выживет, — прошептал я. — Да. И об этом я тоже хотел с тобой поговорить. Я не смог выдавить ни слова. Через минуту Эдвард продолжил: — Словом, ждать, как и раньше, пока ребенок разовьется, безумно опасно. В любую минуту может стать слишком поздно. Если же действовать быстро и своевременно, не вижу причин, почему роды не могут пройти успешно. Нам очень поможет то, что мы слышим мысли ребенка. К счастью, Белла и Роуз со мной согласны. Я убедил их, что он полностью готов к появлению на свет, и ничто не мешает нам приступить к делу. — Когда вернется Карлайл? — шепотом спросил я, так и не совладав с собственным дыханием. — К завтрашнему полудню. У меня подогнулись колени. Пришлось схватиться за машину, чтобы устоять. Эдвард хотел подать мне руку, но передумал и опустил ее. — Мне очень жаль, — прошептал он. — Мне в самом деле больно видеть твои страдания, Джейкоб. Хоть ты меня и ненавидишь, я к тебе ненависти не испытываю. Ты… ты для меня во многом как брат. Товарищ по оружию, во всяком случае. Мне гораздо больнее видеть твои муки, чем ты думаешь. Но Белла выживет, — последнее слово он произнес твердо, даже резко, — а я знаю, что только это для тебя и важно. Может, он и прав. Я ничего не соображал, голова шла кругом. — В общем, времени осталось очень мало. Я должен попросить тебя кое о чем… я готов умолять, если придется. — Мне терять нечего, — выдавил я. Эдвард снова поднял руку, будто хотел положить ее мне на плечо, потом со вздохом опустил. — Ты уже очень много для нас сделал, — тихо произнес он. — Однако на это способен лишь ты. Я обращаюсь к тебе как к настоящему альфе, Джейкоб. Как к наследнику Эфраима. В моем состоянии ответить было невозможно. — Пожалуйста, позволь нам нарушить договор, который мы заключили с Эфраимом. Сделай для нас исключение. Если ты откажешься, мы все равно поступим, как считаем нужным, но нам бы не хотелось подрывать доверие между нашими семьями, если этого можно избежать. Прежде мы никогда не отступались от своего слова, и сейчас нам нелегко. Пойми нас, Джейкоб, ведь ты знаешь, почему мы это делаем. Я не хочу, чтобы наш союз рухнул, когда все закончится. Я попытался проглотить комок в горле. «Сэм, — подумал я. — Вам нужен Сэм». — Нет. По праву власть принадлежит не Сэму, а тебе. Ты никогда ее не заберешь, но кроме тебя никто не может дать нам этого позволения. «Не мне решать». — Именно тебе, Джейкоб. Ты вправе осудить нас или оправдать. Только ты. «Я не знаю. Я ничего не соображаю». — У нас мало времени. — Эдвард бросил взгляд на дом. Времени не было совсем. Мои несколько дней превратились в несколько часов. «Не знаю. Дай подумать. Хотя бы пару минут!» — Хорошо. Я пошел к дому, Эдвард зашагал следом. Просто безумие, что мне так легко идти в темноте рядом с вампиром! Никакого страха, даже неловкости… Как будто идешь с обычным человеком, от которого, правда, воняет. В кустах рядом с лужайкой я заметил какое-то движение, потом кто-то заскулил. В следующий миг, продравшись сквозь папоротники, к нам выскочил Сет. — Привет, малыш, — пробормотал я. Он опустил голову, и я похлопал его по плечу. — Все клево, — соврал я. — Расскажу после. Извини, что уехал без предупреждения. Сет улыбнулся. — И передай сестричке, чтобы не бесилась, ладно? Хватит уже. Он кивнул. Я пихнул его в плечо. — Ну все, за дело. Я скоро буду. Сет пихнул меня в ответ и умчался в лес. — У него невероятно чистая, искренняя, добрая душа, — пробормотал Эдвард, когда Сет скрылся из виду. — Тебе повезло, что ты делишь с ним мысли. — Знаю, — буркнул я. Мы снова зашагали вперед и одновременно вскинули головы, когда в доме кто-то втянул жидкость через соломинку. Эдвард поспешно метнулся к крыльцу и исчез за дверью. — Белла, любимая, я думал, ты спишь, — услышал я его голос. — Прости, я бы не ушел. — Ничего страшного. Мне захотелось пить, вот я и проснулась. Хорошо, что Карлайл привезет еще. Малышу понадобится кровь, когда он из меня выберется. — Верно. Я как-то не подумал. — Интересно, что-нибудь другое ему понадобится?.. — задумчиво спросила Белла. — Скоро узнаем. Я вошел в гостиную. Элис сказала: «Наконец-то!» — у Беллы вспыхнули глаза. На мгновение ее лицо озарила неотразимая, приводящая меня в ярость улыбка, но она тут же померкла. Белла поджала губы, как будто вот-вот расплачется. Мне захотелось дать Ли по зубам. — Привет, Беллз! — выпалил я. — Как делишки? — Хорошо. — Сегодня важный день, а? Много нового. — Тебе необязательно это делать, Джейкоб. — Не понимаю, о чем ты, — сказал я, собираясь присесть на подлокотник дивана. Эдвард уже расположился на полу. Белла поглядела на меня с упреком. — Мне так ж… — начала было она. Я сомкнул ее губы пальцами. — Джейк… — пробубнила она, пытаясь убрать мою руку. Попытка была совсем слабой, даже не верилось, что Белла прилагает какие-то силы. Я покачал головой. — Вот перестанешь нести чушь — отпущу. — Хорошо, перестала. Я отнял руку. — …жаль! — быстро договорила Белла, улыбнувшись. Я покачал головой и улыбнулся. Глядя на Беллино лицо, я видел в нем все, что искал в парке. Завтра она станет другой. Но хотя бы будет жива, и это самое главное, верно? Она будет смотреть на меня теми же глазами — ну, почти. Улыбаться теми же губами. По-прежнему будет понимать меня лучше, чем кто-либо, у кого нет полного доступа к моим мыслям. Ли может стать мне достойной соратницей, даже верным другом — тем, кто всегда готов за меня постоять. Однако лучшим другом, таким, как Белла, она не станет. Помимо невероятной любви, которую я испытывал к Белле, между нами была и другая связь, глубинная. Завтра Белла превратится в моего врага. Или союзника. Видно, решать мне. Я вздохнул. «Ладно! — подумал я, отказываясь от своей единственной привилегии. Я почувствовал себя опустошенным. — Спасайте ее. Как наследник Эфраима, даю вам свое разрешение и слово, что это не нарушит условий договора. Пусть остальные меня винят, но отрицать, что это мое право, они не могут — ты прав». — Спасибо, — тихо, чтобы не услышала Белла, шепнул Эдвард. Он произнес это слово с таким чувством, что все вампиры обернулись к нему. — Ну, — непринужденно заговорила Белла, — как прошел день? — Отлично. Покатался на машине, погулял в парке. — О, здорово! — Ara, ara. Вдруг Белла нахмурилась. — Роуз… — Опять? — хихикнула белобрысая. — Кажется, за последние два часа я выпила уже два галлона, — пояснила Белла. Мы с Эдвардом отошли в сторону, чтобы пропустить Розали, которая взяла Беллу на руки и понесла в ванную. — А можно мне пройтись? Ноги затекли. — Точно сможешь? — спросил ее Эдвард. — Роуз меня поймает, если я оступлюсь. А это запросто, потому что я не вижу своих ног. Розали осторожно опустила ее на пол и придержала за плечи. Белла вытянула перед собой руки, чуть поморщилась. — Приятно-то как. — Вздох. — Но я такая огромная!.. Да уж, живот у нее потянул бы на целый континент. — Еще денек, — сказала Белла, погладив его. Ничего не мог с собой поделать: боль пронзила меня внезапной вспышкой, но я постарался не подать виду. Еще денек можно и потерпеть, верно? — Ну, ножки, пойдемте… Ой, нет! Кружка, которую Белла оставила на диване, опрокинулась, и темная кровь брызнула на светлую ткань. Белла машинально потянулась к кружке, хотя остальные уже давно ее опередили. В тот же мигу нее внутри раздался жуткий рвущийся звук. — О! — задохнулась она. И начала оседать. Розали сразу ее поймала, Эдвард тоже метнулся к ней, забыв о разлитой крови. — Белла! — воскликнул он. Его лицо исказил ужас. Через полсекунды Белла закричала. Это был не просто крик, а душераздирающий, кошмарный вопль. В горле у Беллы заклокотало, она закатила глаза. Ее тело дернулось, изогнулось в руках у Розали, и из горла хлынул фонтан крови.
18. Словами это не описать
Изрыгая кровь, Белла задергалась, забилась, как на электрическом стуле. Лицо у нее было безжизненное — она потеряла сознание. Ее сотрясало изнутри, спазмы сопровождались громким треском и хрустом. На долю секунды Розали и Эдвард оцепенели, потом Розали подхватила Беллу на руки и, выкрикивая слова так быстро, что их было трудно разобрать, вместе с Эдвардом бросилась на второй этаж. Я помчался за ними. — Морфий! — крикнул Эдвард. — Элис, звони Карлайлу! — взвизгнула Розали. Комната, в которой я оказался, была похожа на кабинет неотложной помощи, устроенный в библиотеке. Повсюду сияли яркие лампы. Беллу, мертвенно-бледную в ослепительном свете, уложили на стол. Ее тело билось, как рыба на песке. Розали одновременно придерживала Беллу и срывала с нее одежду, Эдвард воткнул шприц ей в руку. Сколько раз я представлял Беллу обнаженной? Теперь я не мог смотреть — боялся, что образ навсегда отпечатается в памяти. — Что происходит, Эдвард?! — Ребенок задыхается! — Видимо, плацента отделилась! Тут Белла очнулась и издала истошный вопль, от которого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. — ВЫТАСКИВАЙТЕ ЕГО! ОН ЗАДЫХАЕТСЯ! БЫСТРЕЕ! На белках ее глаз выступили красные пятна: лопнули капилляры. — Морфий… — прорычал Эдвард. — НЕТ! БЫСТРЕЕ… — У Беллы вновь хлынула кровь горлом. Эдвард поднял ей голову, чтобы освободить рот. В комнату влетела Элис и сунула в ухо Розали наушник от телефона. Затем она попятилась, распахнув горящие глаза, и Розали яростно зашипела в микрофон. В ярком свете кожа Беллы казалась багровой и черной, а вовсе не белой. Огромный сотрясающийся живот набухал темно-красным. Розали схватила скальпель. — Пусть морфий подействует! — крикнул Эдвард. — Нет времени! — прошипела Розали. — Он умирает! Она опустила руку, и яркая кровь хлынула из-под скальпеля: как будто перевернули ведро, включили кран на полную мощность. Белла дернулась, но не закричала. Она все еще не могла дышать. И тут Розали не выдержала. Ее лицо переменилось, черные глаза вспыхнули жаждой, она хищно оскалилась. — Нет, Роуз! — заорал Эдвард, но руки у него были заняты Беллиной головой. Я рванул к Розали, даже не перевоплотившись. Когда я сшиб ее каменное тело, то почувствовал, как скальпель вошел глубоко в мою левую руку. Правой рукой я ударил белобрысую в лицо, зажал рот и дыхательные пути. Я рывком развернул ее к себе и со всех сил пнул в живот — он был точно бетонный. Белобрысая врезалась в дверной косяк и проломила его. Маленький наушник в ее ухе рассыпался на части. Тут подоспела Элис: она схватила Розали за горло и оттащила в коридор. Надо отдать должное белобрысой: она нисколько не сопротивлялась. Она хотела, чтобы мы ее одолели и этим спасли Беллу. Ну, точнее, спасли отродье. Я вырвал из руки скальпель. — Элис, убери ее отсюда! — крикнул Эдвард. — Отведи к Джасперу, пусть будет с ним! Джейкоб, сюда! Я не стал смотреть, как Элис уводит Розали, и бросился к операционному столу, где Белла уже начинала синеть, выкатив глаза. — Искусственное дыхание? — нетерпеливо прорычал Эдвард. — Да! Я мельком взглянул на него — хотел убедиться, что он не отреагирует на кровь, как Розали. Нет, лицо у него было ожесточенное и свирепое. — Делай! Я вытащу ребенка, пока… Снова жуткий треск, громче всех предыдущих, такой оглушительный, что мы с Эдвардом замерли в ожидании ответного вопля. Тишина. Сведенные судорогой ноги Беллы неестественно обмякли. — Позвоночник, — в ужасе выдавил Эдвард. — Давай, живо! — рявкнул я, бросив ему скальпель. — Она ничего не почувствует! Я склонился над Беллиной головой. Губы вроде были чистые, я приник к ним и выдохнул в рот полные легкие воздуха. Подрагивающая грудь расправилась: дыхательные пути были свободны. На губах я ощутил вкус крови. Беллино сердце билось, неровно, но билось. «Давай, давай, — ожесточенно думал я, вдувая в Беллу очередную порцию воздуха, — ты обещала, что сердце не остановится». Я услышал мягкий, влажный звук скальпеля по коже. На пол снова закапала кровь. От следующего звука я в ужасе вздрогнул. Как будто рвалось железо. Я вспомнил, что этот же звук раздавался во время схватки на лесной поляне, когда раздирали на части новорожденных. Я взглянул на Эдварда: он приник лицом к Беллиному животу. Зубы вампира — верный способ порвать вампирскую кожу. Я вновь содрогнулся, выдыхая в Беллу воздух. Она вдруг закашлялась и заморгала, вращая невидящими глазами. — Будь со мной, Белла! — завопил я. — Слышишь? Будь со мной! Не уходи! Твое сердце должно работать! Она вращала глазами, пытаясь увидеть меня — или его, — но ничего не видела. Я все равно не сводил с нее взгляда. И тут Беллино тело замерло в моих руках, хотя ее дыхание восстановилось, а сердце еще работало. Я понял: все кончено. То, что сотрясало ее изнутри, больше не в ней. Так оно и было. Эдвард прошептал: — Ренесми… Значит, Белла ошиблась. Родился не мальчик, которого она воображала. Ничего удивительного: когда она последний раз была права? Я не отрываясь смотрел в налитые кровью глаза, но почувствовал, как руки Беллы слабо приподнялись. — Дай… — прохрипела она надтреснутым шепотом, — дай мне. Я должен был понимать, что Эдвард выполнит ее просьбу, какой бы глупой она ни казалась! Но я и не подозревал, что он выполнит ее немедленно, поэтому не успел его остановить. Что-то теплое коснулось моей руки. Уже это должно было меня насторожить! Ведь по сравнению с моей горячей кожей ничто не может быть теплым. Однако я не отрывался от Беллиного лица. Она заморгала и наконец посмотрела куда-то, наконец увидела. Едва слышный стон сорвался с ее губ. — Ренесми… Красавица… Тут Белла охнула. Охнула от боли. Когда я опустил глаза, было уже поздно: Эдвард выхватил теплую окровавленную тварь из ее слабых рук. Я пробежал глазами по Беллиному телу — оно было измазано кровью. Кровью изо рта, из чрева и свежей кровью из маленького укуса на левой груди. — Нет, Ренесми, — пробормотал Эдвард, как будто учил отродье хорошим манерам. Я не смотрел ни на него, ни на тварь, только на Беллу: она опять закатила глаза. В груди у нее что-то глухо булькнуло, сердце трепыхнулось и замолчало. Оно пропустило, должно быть, не больше половины удара — я с силой надавил Белле на грудь и начал считать про себя, пытаясь не сбиться с ритма. Раз. Два. Три. Четыре. Вдул в ее легкие новую порцию воздуха. Больше я ничего не видел: перед мокрыми глазами все помутилось. Зато я отлично слышал. Неохотное «бульк-бульк» ее сердца под моими неутомимыми руками и чье-то сердцебиение, слишком быстро и легкое. Я не смог определить, откуда оно доносится. Я протолкнул еще один глоток воздуха в Беллино горло. — Чего ты ждешь?! — с трудом выдавил я, нажимая Белле на грудь. Раз. Два. Три. Четыре. — Возьми ребенка! — рявкнул Эдвард. — Выбрось ее в окно. — Раз. Два. Три. Четыре. — Отдай мне, — раздался мелодичный голос из коридора. Мы с Эдвардом одновременно зарычали. Раз. Два. Три. Четыре. — Я уже успокоилась, — заверила нас Розали. — Отдай мне крошку, Эдвард. Я позабочусь о ней, пока Белла… Когда ребенка передавали белобрысой, я сделал еще один вдох за Беллу. Быстрое «тук-тук-тук» стало удаляться. — Убери руки, Джейкоб. Я поднял глаза, все еще качая Беллино сердце, и увидел в руке Эдварда шприц — целиком из стали. — Что это? Его каменная рука сшибла мои. Раздался тихий хруст: сломался мизинец. В тот же миг Эдвард воткнул длинную иглу прямо в сердце Беллы. — Мой яд, — ответил он, надавив на поршень. Ее сердце сжалось, как от удара электрошоком. — Не останавливайся! — приказал Эдвард. Голос у него был ледяной, мертвый. Ожесточенный и бесчувственный. Словно он превратился в машину. Не обращая внимания на боль в заживающем пальце, я снова начал массаж сердца. Теперь качать было труднее, как будто кровь начала сворачиваться, стала густой и медленной. Проталкивая яд в Беллины артерии, я наблюдал за Эдвардом. Он словно бы целовал ее: проводил губами по горлу, запястьям, сгибам локтей. Я слышал, как Беллина кожа снова и снова рвется под его клыками, — Эдвард хотел запустить как можно больше яда в ее тело. Бледный язык лизал кровоточащие укусы, но меня не успело затошнить от этого зрелища. Я понял, что делает Эдвард: там, где слюна смачивала кожу, она зарастала, и яд вместе с кровью запечатывался внутри. Я опять вдул воздух в Беллины легкие, но ничего не произошло. Грудь безжизненно приподнялась в ответ. Я все качал и считал, а Эдвард неистово кружил над Беллой, пытаясь вернуть ее к жизни. Вся королевская конница и вся королевская рать… Но в комнате были только мы, я и он. Сгорбились над трупом. Вот все, что осталось от девушки, которую мы оба любили: покалеченный обескровленный труп. Все кончено. Белла умерла. Я знал это наверняка, потому что мое влечение бесследно испарилось. Я больше не видел причин оставаться с Беллой. Ее здесь не было. К этому телу меня не влекло. Безотчетное желание быть рядом исчезло. Вернее сказать, оно переместилось. Меня теперь тянуло в обратном направлении — вниз по лестнице, за дверь, наружу. Уйти из этого дома и никогда, никогда не возвращаться. — Так уходи! — рявкнул Эдвард, опять сбив мои руки. По ощущениям, на сей раз сломалось три пальца. Я рассеянно потянул их, не возражая против боли. Эдвард качал Беллино сердце быстрее, чем я. — Она не умерла, — рычал он, — она выживет! Не знаю, со мной ли он разговаривал. Я отвернулся и, оставив его наедине с мертвой, медленно пошел к двери. Очень медленно. Не мог шевелить ногами быстрее. Вот он какой, океан боли. Другой берег был так далеко, в милях и милях бурлящей воды, что я не мог его даже вообразить, не то что увидеть. Я вновь почувствовал себя опустошенным. У меня больше не было цели. Я уже очень давно боролся за спасение Беллы… и не спас ее. Она добровольно принесла себя в жертву монстру, который разорвал ее изнутри. Моя битва проиграна. Спускаясь по лестнице, я вздрогнул от звука, который раздался у меня за спиной: звука сердца, бившегося по воле чужих рук. Мне захотелось налить себе в голову отбеливатель, чтобы он как следует разъел мозги и стер все воспоминания о Белле. Я бы согласился на мозговую травму, лишь бы не помнить тех криков, крови и невыносимого хруста… Мне захотелось броситься вон, перепрыгнуть десять ступеней одним махом и выбежать за дверь, но ноги были свинцовые, а тело измотано как никогда прежде. Я спускался по лестнице, точно дряхлый старик. На последней ступеньке я передохнул, собираясь с силами перед последним рывком к двери. На чистой стороне дивана, спиной ко мне сидела Розали и сюсюкала с тварью, завернутой в пеленки. Наверно, она услышала, как я остановился, но не обратила на меня внимания, наслаждаясь мгновениями краденого материнства. Может, хоть она теперь будет счастлива. Розали получила что хотела, и Белла уже никогда не отберет у нее ребенка. Неужели белобрысая ведьма этого и добивалась? Она держала в руках что-то темное, а маленькая убийца издавала жадные сосущие звуки. В воздухе пахло кровью. Человеческой. Розали кормила тварь. Конечно, ей нужна была кровь, что еще нужно чудовищу, жестоко искалечившему родную мать? Оно бы и от Беллиной крови не отказалось. Может, ее оно и пило. Когда я услышал эти звуки, силы ко мне вернулись. Силы, ненависть, огонь — красный огонь охватил мой разум, сжигая его, но ничего не стирая. Образы в моей голове были дровами, топливом, на котором зиждилась геенна огненная. Дрожь пробила меня насквозь. Розали была полностью увлечена тварью и не обращала на меня внимания. Она не успела бы меня остановить. Сэм прав. Мерзкое отродье — ошибка природы, черный, бездушный демон. Он не имеет права на жизнь. Его нужно уничтожить. По-видимому, меня влекло вовсе не на улицу. Теперь я почувствовал источник неодолимой тяги. Я должен был прикончить тварь, очистить мир от мерзости. Розали попытается убить меня, когда чудовище умрет, и я буду сражаться. Не знаю, хватит ли мне времени растерзать ее, пока остальные не придут на помощь. Может, хватит, а может, и нет. Без разницы!.. И плевать, если волки, не важно из какой стаи, захотят мне отомстить или сочтут правосудие Калленов справедливым. Больше ничто не имеет значения. Только мое собственное правосудие. Месть. Демон, погубивший Беллу, не проживет больше ни минуты. Если бы Белла выжила, она бы меня возненавидела. Придушила бы собственными руками, если б смогла. Ну и плевать. Ей было плевать на мою боль, когда она позволила безжалостно себя убить. Так почему я обязан беречь ее чувства? Ах да, есть еще Эдвард. Впрочем, он сейчас слишком занят — пытается вернуть к жизни бездыханный труп, — чтобы прислушиваться к моим мыслям. Так что вряд ли у меня будет шанс сдержать данное ему обещание. Если только я не одолею Розали, Джаспера и Элис. Трое против одного. Да уж, в этом поединке я бы на себя не поставил. Но даже если я выиграю, не уверен, что найду в себе силы убить Эдварда. Для этого мне не хватит сострадания. С какой стати я позволю ему выйти сухим из воды? Разве не справедливее оставить ему жизнь — пустую, лишенную смысла жизнь? Подумав так, я чуть не улыбнулся — меня снедала кошмарная ненависть. У Эдварда не будет никого: ни Беллы, ни мерзкого отродья. В придачу я постараюсь прикончить как можно больше его родных. Хотя ему наверняка удастся их воскресить, потому что сжечь останки я не успею. Вот Беллу не оживишь. А мерзкую тварь? Вряд ли. Она ведь наполовину Белла и частично переняла ее уязвимость. Я слышал это в ее тихом трепещущем сердцебиении.
Сердце чудища билось. Беллино — нет. Все нужные решения я принял буквально за секунду. Дрожь, охватившая меня, усилилась. Я пригнулся, готовясь броситься на Розали и зубами выхватить убийцу из ее рук. Белобрысая снова что-то проворковала, отставила пустую железную бутылочку и подняла тварь в воздух, чтобы потереться о ее щеку. Отлично. Самое время для удара. Я подался вперед, и огонь начал преображать меня по мере того, как тяга к чудовищу росла. Она была сильнее, чем все предыдущие, и очень напоминала приказ альфы: раздавила бы меня, если бы я не подчинился. На сей раз я хотел подчиниться. Убийца поглядела через плечо Розали мне в глаза — ее взгляд был куда осмысленнее, чем полагается новорожденным. Теплые карие глаза цвета молочного шоколада — точь-в-точь Беллины. Дрожь как рукой сняло; невиданной силы жар охватил меня, но то был не огонь. То было свечение. Внутри все словно сошло с рельс, когда я уставился на фарфоровое личико полувампира, получеловека: кто-то молниеносными движениями перерезал нити, удерживающие мою жизнь, как связку воздушных шариков. Чик-чик-чик: все, что делало меня собой — любовь к мертвой девушке наверху, любовь к отцу, преданность новой стае, любовь к прежним братьям, ненависть к врагам и самому себе — отделилось и улетело в небо. Но я не улетел. Теперь меня удерживала новая нить. Не одна, а миллион нитей, нет — стальных тросов. Миллион стальных тросов привязали меня к единственному центру Вселенной. Я понял, каково это, когда мир вращается вокруг одной точки. Прежде симметрия Вселенной была мне неподвластна, а теперь я увидел, что она очень проста. Отныне на земле меня удерживала вовсе не сила притяжения. А маленькая девочка на руках у Розали. Ренесми. Со второго этажа донесся новый звук. Единственное, что могло отвлечь меня в эту бесконечную секунду. Неистовый стук, стремительное биение… Преображающееся сердце.
Книга третья Белла
Личная привязанность — роскошь, которую человек может себе позволить, лишь когда его враги уничтожены. До тех пор все, кого он любит, — потенциальные заложники. Они лишают мужества и не дают здраво мыслить. Орсон Скотт Кард, «Империя»
Пролог
Это был не просто ночной кошмар: сквозь ледяную дымку к нам приближались черные силуэты. «Мы умрем», — в ужасе подумала я. Меня охватил страх за то бесценное, что я охраняла, но сейчас нельзя было отвлекаться даже на эту мысль. Они подходили все ближе; черные плащи едва заметно колыхались при движении, руки стиснуты в кулаки костяного цвета. Силуэты плавно разошлись в стороны и взяли нас в кольцо. Это конец. И тут — словно вспыхнула молния — все вокруг переменилось. Нет, Вольтури по-прежнему подступали, изготовившись к бою, но я вдруг увидела их иначе. Мне не терпелось вступить в схватку. Я хотела, чтобы они напали. Паника сменилась жаждой крови, и я припала к земле, скаля зубы и рыча.
19. Огонь
Боль была безумная. Именно так: я словно обезумела, ничего не соображала, не понимала, что происходит. Мое тело пыталось отгородиться от боли, и меня снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала меня от страданий, зато не давала воспринимать реальность. Я попробовала отделить их друг от друга. Небытие было черным, безболезненным. Реальность была красной, и меня словно сбивал автобус, колотил профессиональный боксер и топтали быки одновременно; меня окунали в кислоту и распиливали на части. В реальности мое тело дергалось и извивалось, но от боли сама я пошевелиться не могла. В реальности я осознавала: есть нечто гораздо более важное, чем эти пытки, хотя что именно, вспомнить не могла. Мгновение назад все было, как положено. Любимые люди вокруг. Улыбки. Почему-то — неясно почему — меня не покидало чувство, что скоро я получу все, за что боролась. И от одной крошечной неприятности все пошло наперекосяк. Я увидела, как моя кружка опрокинулась, темная кровь брызнула на белоснежный диван. Я непроизвольно потянулась к ней, хотя увидела другие, более проворные руки… Внутри что-то дернулось в обратном направлении. Разрывы. Переломы. Адская боль. Накатила и отступила чернота, сменившись волной боли. Я не могла дышать — однажды я уже тонула, но теперь все было иначе, слишком горячо в горле. Меня разрывало, ломало, кромсало изнутри… Вновь чернота. Голоса, крики, новая волна боли. — Видимо, плацента отделилась! Что-то невероятно острое, острее любого ножа, пронзило меня насквозь — несмотря на пытки, слова неожиданно обрели смысл. «Плацента отделилась» — я поняла, что это значит. Мой ребенок может погибнуть внутри меня. — Вытаскивайте его! — заорала я Эдварду. Почему он до сих пор этого не сделал? — Он задыхается! Быстрее! — Морфий… Наш ребенок умирает, а он вздумал ждать, пока подействует обезболивающее?! — Нет! Быстрее… — выдавила я и не смогла закончить. Свет в комнате стал заплывать черными пятнами, когда холодное острие новой боли вонзилось мне в живот. Что-то было не так, я невольно начала бороться, чтобы защитить свое чрево, моего ребенка, моего маленького Эдварда Джейкоба, но мне не хватило сил. Легкие ныли, словно в них сгорал кислород. Боль вновь начала утихать, хотя я и держалась за нее, как могла. Мой ребенок, мой малыш умирает… Сколько же прошло времени? Несколько секунд или минут? Боль исчезла совсем. Я онемела, ничего не чувствовала и не видела, зато могла слышать. В легких опять появился воздух, он раздирал мне глотку грубыми пузырями. — Будь сомной, Белла! Слышишь? Будь со мной! Не уходи! Твое сердце должно работать! Джейкоб? О, Джейкоб все еще здесь, все еще пытается меня спасти… «Ну конечно», — хотела ответить я. Конечно, мое сердце не остановится, разве я не обещала им обоим? Я попыталась найти сердце, ощутить его, но безнадежно заплутала в собственном теле. Я не чувствовала того, что должна была чувствовать, все было не на своих местах. Я заморгала и нашла глаза. Увидела свет. Не совсем то, что искала, но лучше, чем ничего. Пока я привыкала к свету, Эдвард прошептал: — Ренесми. Ренесми? Так это не бледный красивый мальчик, которого я себе представляла?.. А уже в следующий миг меня захлестнула волна тепла. Ренесми. Я заставила свои губы шевельнуться, протолкнула пузыри воздуха наружу, превратила их в шепот. Потом усилием воли подняла руки. — Дай… дай ее мне. Свет затанцевал, отразившись от хрустальных рук Эдварда. Блики были красноватые от крови на его коже. И держал он тоже что-то красное, маленькое и барахтающееся. Эдвард прижал теплое тельце к моим рукам, будто я сама взяла его. Влажная кожа малышки была горячая, как у Джейкоба. Наконец-то я сумела сфокусировать зрение; все вокруг стало абсолютно четким. Ренесми часто-часто дышала. Ее глазки были широко распахнуты, а лицо такое напуганное, что я чуть не рассмеялась. Маленькую, идеально круглую головку толстым слоем покрывали кровавые сгустки. Глаза были знакомого — но потрясающего — шоколадного цвета. Кожа под кровью казалась бледной, сливочной или цвета слоновой кости. И только щеки горели румянцем. — Ренесми… — прошептала я. — Красавица… Дивное личико вдруг улыбнулось — широкой, сознательной улыбкой. За нежно-розовыми губками оказался полный набор белоснежных молочных зубов. Ренесми уткнулась головкой в мою теплую грудь. У нее была шелковистая кожа, но не такая мягкая, как моя. Тут я снова ощутила боль — единственный теплый укол. Я охнула. И она исчезла. Моя крошка с ангельским лицом исчезла. Я ее больше не видела и не чувствовала. «Нет! — хотела крикнуть я. — Нет! Верните ее!» Я слишком ослабла. Мои руки упали, как шланги без воды, а потом я вообще перестала их чувствовать. Перестала чувствовать себя. Меня затопила тьма чернее прежней — будто на глаза быстро надели плотную повязку. Причем она закрыла не только глаза, меня саму придавило тяжеленным грузом. Сопротивляться я не могла. Проще сдаться. Позволить тьме столкнуть меня вниз, вниз, вниз, где нет боли, нет усталости и нет страха. Если бы дело было только во мне, я бы не смогла долго бороться с этим желанием. Я ведь всего лишь человек, и силы мои — человеческие. Я слишком давно в тесной связи со сверхъестественным, как говорил Джейкоб. Но дело не только во мне. Если я сейчас сдамся тьме и позволю ей стереть меня, они будут страдать. Эдвард. Мой Эдвард. Наши жизни переплелись в единую нить. Перережь одну, и лопнет вторая. Если бы он умер, я бы не вынесла. Если умру я, не вынесет он. А мир без Эдварда не имеет никакого смысла. Эдвард обязан жить. Джейкоб, который снова и снова прощался со мной и по первому же зову вновь приходил. Джейкоб, которому я причинила преступно много боли. Неужели я снова раню его — так, как еще никогда не ранила? Ради меня он оставался, несмотря ни на что. И теперь просил лишь об одном: чтобы осталась я. Но вокруг была такая темнота, что я не видела их лиц. Все казалось ненастоящим — волей-неволей сдашься. Я проталкивалась сквозь тьму почти инстинктивно. Я не пыталась ее рассеять, лишь слабо сопротивлялась. Не давала себя раздавить. Я ведь не Атлас, а тьма была весом с планету; сбросить ее я не могла. Только бы не исчезнуть вовсе. Всю жизнь мне не хватало сил, чтобы бороться с неподвластным, атаковать врагов и одерживать над ними победу. Избегать боли. Всегда по-людски слабая, я могла только жить дальше. Терпеть. Выживать. И пока этого достаточно. Сегодня этого должно хватить. Я буду терпеть, пока не придет помощь. Эдвард приложит все возможные усилия. Он не сдастся. И я не сдамся. Из последних сил я не подпускала к себе черноту небытия. Однако моей решимости было недостаточно. Время шло, и чернота подбиралась все ближе, мне нужен был какой-то источник силы. Я даже не смогла представить лицо Эдварда. И Джейкоба тоже, и Элис, Розали, Чарли или Рене, Карлайла или Эсми… Никого. Это привело меня в ужас: неужели слишком поздно? Я ускользала, и ухватиться было не за что. Нет! Я должна выжить. От меня зависит Эдвард. Джейкоб. Чарли, Элис, Розали, Карлайл, Рене, Эсми… Ренесми… И тут, хотя я по-прежнему ничего не видела, я что-то почувствовала. Словно калека, вообразила свои руки. И в них был кто-то маленький, твердый и очень-очень теплый. Моя крошка. Моя маленькая непоседа. Получилось! Несмотря ни на что, я вытерплю ради Ренесми, продержусь до тех пор, пока она не научится жить без меня. Тепло в моих воображаемых руках казалось таким настоящим. Я прижала его покрепче. Именно здесь должно быть мое сердце. Держась за теплое воспоминание о дочери, я смогу бороться с тьмой сколько понадобится. Тепло становилось все более и более реальным. Горячим. Жар был настоящий, не вымышленный. И он усиливался. Так, теперь уже слишком. Чересчур горячо. Как будто я схватилась за раскаленный кусок железа — первым желанием было уронить обжигающий предмет. Но ведь в моих руках ничего не было! Я не прижимала их к груди. Они безжизненно лежали по бокам. Горело у меня внутри. За бушующим в груди огнем я ощутила пульс и поняла, что снова нашла свое сердце — как раз тогда, когда пожелала его не чувствовать. Пожелала принять черноту, хотя у меня еще был шанс. Я хотела поднять руки, разорвать грудную клетку и выдрать из нее сердце — только бы прекратилась пытка. Но рук я не чувствовала, не могла пошевелить ни одним бесследно исчезнувшим пальцем. Когда Джеймс раздавил мою ногу, боль была ничтожной. По сравнению с теперешней — как мягкая пуховая перина. Я бы с радостью согласилась испытать ее сотни раз. Когда ребенок выламывал мне ребра и пробивался наружу, боль была ничтожной. Как плавание в прохладном бассейне. Я бы с радостью согласилась испытать ее тысячу раз. Огонь разгорелся сильнее, и мне захотелось кричать. Умолять, чтобы меня убили — я не могла вынести ни секунды этой боли. Но губы не шевелились. Гнет по-прежнему давил на меня. Я поняла, что давит не тьма, а мое собственное тело. Такое тяжелое… Оно зарывало меня в пламя, которое теперь шло от сердца, прогрызало себе путь к плечам и животу, ошпаривало глотку, лизало лицо. Почему я не могу шевельнуться? Почему не могу закричать? О таком меня не предупреждали. Мой разум был невыносимо ясен — видимо, его обострила всепоглощающая боль, — и я увидела ответ, как только сформулировала вопрос. Морфий. Кажется, это было миллионы смертей назад: мы с Эдвардом и Карлайлом обсуждали мое превращение. Они надеялись, что большая доза обезболивающего поможет мне бороться с болью от яда. Карлайл испытывал это на Эмметте, но яд распространился быстрее, чем морфий, и запечатал вены. Тогда я лишь невозмутимо кивнула и возблагодарила свою на редкость счастливую звезду за то, что Эдвард не может прочесть мои мысли. Потому что морфий и яд уже смешивались в моем теле, и я знала правду. Онемение, наступавшее от морфия, никак не мешало яду жечь вены. Но я бы ни за что в этом не призналась. Иначе Эдвард еще меньше захотел бы меня изменить. Я не догадывалась, что морфий даст такой эффект: пришпилит меня к столу, обездвижит, и я буду гореть, парализованная. Я слышала много историй. Карлайл, как мог, пытался не шуметь, пока горел, чтобы его не раскрыли. Розали говорила, кричать бесполезно — легче не становится. И я надеялась, что смогу быть как Карлайл, что поверю Розали и не раскрою рта. Ведь каждый крик, сорвавшийся с моих губ, будет невыносимой пыткой для Эдварда. По ужасной прихоти судьбы мое желание исполнилось. Если я не могу кричать, то как же попросить, чтобы меня убили? Я хотела только умереть. Никогда не появляться на свет. Вся моя жизнь не перевешивала этой боли, не стоила ни единого удара сердца. Убейте меня, убейте, убейте. Бесконечный космос мучений. Лишь огненная пытка, да еще мои безмолвные мольбы о смерти. Больше не было ничего, не было даже времени. Боль казалась бескрайней, она не имела ни начала, ни конца. Один безбрежный миг страдания. Единственная перемена произошла, когда внезапно боль удвоилась — разве такое возможно? Нижняя часть моего тела, омертвевшая еще до морфия, вдруг тоже вспыхнула. Видимо, исцелилась какая-то порванная связь — ее скрепили раскаленные пальцы огня. Бесконечное пламя все бушевало. Прошли секунды или дни, недели или годы, но в конце концов время снова появилось. Одновременно произошли три вещи — они выросли одна из другой, и я не поняла, что случилось вначале: время пошло, ослабло действие морфия, или я стала сильнее. Власть над собственным телом возвращалась ко мне постепенно, и благодаря этому я смогла почувствовать ход времени. Я поняла это, когда пошевелила пальцами на ногах и сжала руки в кулаки. Но я не стала ничего делать с этим знанием. Хотя огонь ни капельки не ослаб — наоборот, я даже научилась воспринимать его по-новому, ощущая каждый язык пламени в отдельности от других, — я вдруг обнаружила, что начинаю трезво мыслить. Например, я вспомнила, почему нельзя кричать. Причину, по которой пошла на эти нестерпимые муки. Вспомнить-то вспомнила, но мне казалось невероятным, что я согласилась на такую пытку. Это произошло как раз в тот миг, когда гнет, давящий на мое тело, полностью исчез. Для окружающих никаких перемен не произошло, однако меня, пытающуюся удержать крики и метания внутри, где они больше никому не могли причинить боли, словно бы отвязали от столба, на котором я горела, и заставили за него держаться. Мне хватило сил лежать и не шевелиться, сгорая заживо. Слух становился все острее и острее, я уже могла считать время по ударам бешено колотящегося сердца. Еще я могла считать свои частые неглубокие вдохи. И чьи-то тихие, ровные. Они были самые длинные, и я решила сосредоточиться на них: так проходило больше времени. Даже ход секундной стрелки был короче, и эти вдохи тащили меня к концу мучений. Я становилась все сильнее, мыслила яснее. Когда раздавались новые звуки, я их воспринимала. Послышались легкие шаги, шорох воздуха — отворилась дверь. Шаги приблизились, и кто-то надавил на мое запястье. Прохлады от пальцев я не ощутила: огонь стер все воспоминания о прохладе. — Никаких перемен? — Никаких. Легчайшее прикосновение воздуха к опаленной коже. — Морфием уже не пахнет. — Знаю. — Белла, ты меня слышишь? Я понимала, что если разомкну губы, то не выдержу: начну орать, визжать и биться от боли. Даже если просто шевельну пальцем, все мое терпение будет насмарку. — Белла! Белла, любимая, ты можешь открыть глаза? Можешь сжать руку? Прикосновение к моим пальцам. Труднее было не ответить, но я лежала, как парализованная. Боль в этом голосе не шла ни в какое сравнение с той, какую Эдвард мог бы испытать. Сейчас он только боится, что я страдаю. — Может… Карлайл, может, я опоздал?.. — сдавленно произнес он и затих. Моя решимость на мгновение дрогнула. — Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эмметта. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство. Да, не зря я молчу. Карлайл его убедит. Эдвард не должен страдать вместе со мной. — А как же… позвоночник? — Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит. — Но она так неподвижна… Наверняка я сделал что-то неправильно. — Сынок, ты сделал все, что на твоем месте сделал бы я, и даже больше. Не уверен, что мне хватило бы мужества и веры ее спасти. Перестань себя корить, Белла поправится. Надломленный шепот: — Она, наверное, очень страдает. — У нее в крови была большая доза морфия — неизвестно, как это повлияло. Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот: — Белла, я тебя люблю. Мне так жаль… Я очень хотела ответить, но это лишь усилило бы его муки. Нет, надо дождаться, пока я смогу держать себя в руках. Все это время огонь продолжал бушевать в моем теле. Зато в голове освободилось много пространства. Появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, для мыслей о будущем, хотя бесконечный космос боли никуда не делся. И еще было место для тревоги. Где моя малышка? Почему ее тут нет? Почему они о ней не говорят? — Нет, я останусь здесь, — проговорил Эдвард, словно отвечая на мои мысли. — Они сами разберутся. — Интересное положение… — ответил ему Карлайл. — Я-то считал, что предусмотрел все. — Я подумаю над этим потом. Мы подумаем. — Уверен, впятером мы сумеем избежать кровопролития. Эдвард вздохнул. — Даже не знаю, на чью сторону встать. Я бы им обоим задал трепку. Ну да ладно, позже обсудим. — Интересно, на чьей стороне будет Белла, — задумчиво произнес Карлайл. Тихий вымученный смешок. — Не сомневаюсь, она меня удивит. Всегда удивляла. Шаги Карлайла стихли в коридоре, и я огорчилась, что никто ничего не объяснил. Они специально говорят загадками, чтобы меня позлить? Я вновь начала считать вдохи Эдварда. Десять тысяч девятьсот сорок три вдоха спустя в комнате раздались другие шаги. Более легкая поступь. Более… ритмичная. Странно, что я вообще заметила эту разницу, ведь раньше ничего подобного я не слышала. — Долго еще? — спросил Эдвард. — Уже скоро, — ответила Элис. — Она становится гораздо четче. Я хорошо ее вижу. — Вздох. — Все еще злишься? — Да, спасибо, что напомнил, — пробурчала Элис. — Ты бы тоже умер от злости, когда понял, что оказался в заложниках у собственной сущности. Вампиров я вижу прекрасно, потому что сама вампир, людей тоже ничего — была человеком, а этих странных полукровок вообще не видно! Жуть. — Сосредоточься, Элис. — Ах да. Беллу разглядеть проще простого. Ненадолго воцарилась тишина, а потом Эдвард вздохнул — по-новому, облегченно. — Она действительно выживет. — Ну конечно! — Два дня назад ты не была так уверена. — Потому что два дня назад я ее толком не видела! А теперь, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как день. — Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени на часах? Элис вздохнула. — Какой ты нетерпеливый! Хорошо, подожди секунду… Ни слова, только дыхание. — Спасибо, Элис, — радостно произнес Эдвард. Сколько?! Неужели нельзя было сказать это вслух, для меня? Я что, о многом прошу? Сколько еще секунд мне гореть? Десять тысяч? Двадцать? Еще день — восемьдесят шесть тысяч четыреста? Или больше? — Она будет обворожительна. Эдвард тихо зарычал. — Она всегда была обворожительной! Элис фыркнула. — Ты понимаешь, о чем я. Взгляни на нее. Ответа не последовало, но слова Элис меня обнадежили: может, я и не похожа на брикет угля, как мне казалось. По ощущениям я уже давно должна была превратиться в груду обугленных костей. Каждая клеточка моего тела сгорела дотла. Элис ветром умчалась из комнаты: я слышала шорох ее одежды при движении. И тихое гудение лампы под потолком. И легкий ветерок, обдувающий стены дома. Я слышала все. Внизу кто-то смотрел по телевизору бейсбол. «Сиэтл Маринерс» вели счет. — Сейчас моя очередь! — услышала я сердитый голос Розали, а в ответ — тихое рычание. — Ну-ка, хватит! — осадил их Эмметт. Кто-то зашипел. Бейсбол не мог отвлечь меня от боли, поэтому я стала опять считать вдохи Эдварда. Двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать с половиной секунд спустя моя боль изменилась. Хорошая новость заключалась в том, что она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног. Медленно, но хоть какие-то перемены! Выходит, скоро боль отступит… Плохая новость: изменился и огонь в моей глотке. Я теперь не только горела, но и умирала от жажды. В горле была пустыня. Ох, как же хотелось пить! Нестерпимый огонь и нестерпимая жажда… Еще одна плохая новость: пламя в моем сердце стало горячее. Неужели это возможно? ! Сердце, которое и так билось очень быстро, заколотилось еще исступленнее. — Карлайл! — позвал Эдвард. Если Карлайл рядом с домом, он обязательно услышит. Огонь покинул мои ладони, оставив их нежиться в блаженной прохладе, — ушел в сердце, которое теперь пылало подобно солнцу и колотилось как бешеное. В комнату вошел Карлайл, вместе с ним — Элис. Я четко различала их шаги и даже могла определить, что Карлайл идет справа, чуть впереди. — Слушайте, — сказал им Эдвард. Самым громким звуком в комнате было мое сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем. — Наконец-то, — сказал Карлайл, — скоро все закончится. Нестерпимая боль в сердце затмила даже облегчение, которое я испытала от этих слов. Зато от боли уже освободились запястья и лодыжки. Огонь в них полностью утих. — Да, совсем скоро! — радостно подтвердила Элис. — Позову остальных. Розали пусть… — Да, держите малышку подальше отсюда. Что? Нет! Нет! Как это — держите малышку подальше? О чем он только думает?! Я дернула пальцами — раздражение пробило мою идеальную броню. В комнате тут же воцарилась мертвая тишина, которую нарушало только исступленное сердцебиение. Чья-то рука сжала мои приподнявшиеся пальцы. — Белла! Белла, любимая! Смогу ли я ответить, не закричав? На мгновение я задумалась, потом огонь еще сильнее разгорелся в моей груди, покинув колени и локти. Нет, лучше не испытывать судьбу. — Сейчас позову всех, — торопливо выпалила Элис и со свистом умчалась из комнаты. И тут — о! Сердце забилось, точно лопасти вертолета, удары слились в почти непрерывный звук; казалось, оно вот-вот сотрет в порошок мои ребра. Огонь вспыхнул в груди с небывалой силой, вобрав все остатки пламени из тела. Боль застала меня врасплох и пробила железную хватку: спина изогнулась, как будто пламя тянуло меня вверх за самое сердце. Другим частям тела я выйти из-под контроля не позволила и рухнула обратно на стол. Внутри меня разыгралась битва: сердце летело вперед, пытаясь обогнать бушующий огонь. Победителя не предвиделось: пламя гасло, спалив все, что можно, а сердце неуклонно приближалось к последнему удару. Теперь из всех человеческих органов у меня осталось только сердце. Огонь сосредоточился в нем и взорвался последней нестерпимой вспышкой. В ответ на нее раздался глубокий пустой стук. Сердце дважды запнулось и напоследок ударило вновь, едва слышно. Больше ни звука. Вокруг — ни дыхания. Даже моего собственного. В какой-то миг я поняла, что чувствую только одно: отсутствие боли. А потом я открыла глаза и изумленно огляделась.
20. Новая жизнь
Все было таким четким. Ярким. Резким. Над головой по-прежнему сиял ослепительно-белый свет, но в то же время я видела нити накала внутри лампочки. В этом белом свете я разглядела все цвета радуги, а на самом краю спектра еще один, название которого я не знала. За светом я различила отдельные волокна темного дерева на потолке. Пылинки в воздухе были отчетливо видны с обеих сторон — светлой и темной. Они кружили, словно планеты в небесном танце. Пыль была такой красивой, что я потрясенно втянула воздух; он со свистом пронесся по моему горлу, а из пылинок рядом с моим лицом образовалась воронка. Что-то не так. Я подумала и поняла, в чем дело: вдох не принес никакого облегчения. Воздух мне больше не нужен. Легкие его не ждали и никак не отреагировали на приток кислорода. Пусть в воздухе не было необходимости, он мне нравился. В нем я ощутила вкус всей комнаты: красивых пылинок, смесь духоты и более свежего ветерка из коридора. Богатый вкус шелка. Слабый привкус чего-то теплого и желанного, что должно было быть влажным, но почему-то не было… Хотя этот аромат перешибали хлорка и нашатырный спирт, от него у меня в горле вспыхнула жажда — легкий отголосок прежнего огня. Но сильнее всего я ощущала другой запах — смесь меда, сирени, солнечного света и чего-то еще; его источник находился совсем рядом. Я услышала, как вокруг вместе со мной задышали другие. Их дыхание смешалось с сиренью, медом и солнцем, принеся новые ароматы: корицы, гиацинта, груш, морской воды, пекущегося хлеба, хвои, ванили, кожи, яблок, моха, лаванды, шоколада… Я перебирала в уме сотни знакомых мне запахов, — ни один из них не соответствовал полностью тому, что я сейчас чувствовала. Такой чудесный и приятный аромат… У телевизора в гостиной выключили звук, и я услышала, как кто-то — Розали? — заерзал на диване. Еще я услышала едва различимые ударные, под который кто-то кричал. Рэп? Не успела я толком озадачиться, как звук постепенно исчез, словно мимо проехала машина с опущенными стеклами. Я испуганно поняла, что так оно, наверное, и было. Неужели я теперь слышу до самого шоссе? Я не чувствовала, что меня держат за руку, пока ее легонько не стиснули. Мое тело тут же оцепенело, словно реагируя на боль. Я не ожидала такого прикосновения. Кожа была идеально гладкой, но… не холодной. После секундного оцепенения тело ответило на незнакомый раздражитель еще более странным образом. Воздух поднялся по горлу и вырвался сквозь стиснутые зубы с низким зловещим гудением, точно зажужжал рой пчел. Но прежде мои мышцы напряглись и изогнулись, инстинктивно уворачиваясь от неизвестного. Я вскочила так стремительно, что перед глазами все должно было слиться в размытое пятно — однако не слилось. Я видела каждую пылинку, каждое волокно в деревянных панелях, каждую микроскопическую ниточку, которая попала в поле зрения. Когда я испуганно прижалась к стене — спустя шестнадцатую долю секунды, — я поняла, в чем была причина моего страха. И что отреагировала я чересчур резко. Ну конечно, Эдвард больше не кажется мне холодным! У нас же одинаковая температура тела. Я просидела в этой позе где-то восьмую долю секунды, оценивая обстановку. Через стол — мой погребальный костер — ко мне тянулся встревоженный Эдвард. Самым главным в окружающей обстановке было его лицо, хотя боковым зрением я на всякий случай подметила и все остальное. Во мне сработал какой-то защитный инстинкт, и я невольно искала вокруг угрозу. Мои родственники-вампиры настороженно замерли у дальней стены, Эмметт и Джаспер впереди. Как будто угроза действительно была. Я раздула ноздри, озираясь по сторонам. Ничем особенным не пахло. Чудесный аромат — хоть и подпорченный запахом химикалий — вновь защекотал мне горло, отчего оно вспыхнуло и заболело. Из-за плеча Джаспера, широко улыбаясь, выглядывала Элис. Блики света на ее зубах сияли всеми цветами радуги. Ее улыбка меня успокоила, и я сумела разобраться в происходящем. Похоже, Джаспер и Эмметт защищали остальных, вот только до меня не сразу дошло, что защищали они их от меня. Все это я воспринимала побочно; мои чувства и мысли были сосредоточены на лице Эдварда. До сих пор я никогда не видела его по-настоящему. Сколько раз я любовалась его красотой? Сколько часов — дней, недель — своей жизни я мечтала об этом совершенстве? Я думала, что знаю лицо Эдварда лучше, чем свое собственное. Я полагала, что безупречность этих черт — единственное, в чем нельзя усомниться. На самом деле я была слепой. Впервые в жизни я увидела это лицо во всей красоте — мне больше не мешали тени и ограниченность человеческого зрения. Я охнула и попыталась подобрать нужные слова — безуспешно. Таких слов не существовало. Примерно в это время часть моего сознания уже убедилась, что никакой опасности кроме меня в комнате нет, и я машинально выпрямилась. С того момента, как я лежала на столе, прошла почти целая секунда. Тут меня озадачили собственные движения. Не успела я подумать о том, чтобы встать, как я уже стояла. Действие не заняло и доли секунды; перемена была мгновенной, как будто я и вовсе не двигалась. Мой взгляд снова замер на Эдварде. Он медленно обошел вокруг стола, все еще протягивая ко мне руки — каждый шаг занимал чуть ли не полсекунды и волнообразно перетекал в другой, точно вода скользила по гладким камням. Новыми глазами я наблюдала за его грациозными движениями. — Белла, — тихо, как бы успокаивая, окликнул меня Эдвард, тем не менее с ноткой тревоги. Я не смогла ответить сразу, зачарованная бархатными складками его голоса. То была совершенная симфония, исполненная на единственном инструменте. Ни один инструмент, созданный человеком, не смог бы с ним сравниться. — Белла, любимая! Прости, я понимаю, как ты растеряна. Все хорошо. Все? Я мысленно вернулась к событиям моего последнего «человеческого» часа. Воспоминания были туманные, как будто я смотрела на них сквозь плотный темный занавес — ведь мои человеческие глаза были почти незрячими. Под словом «все» Эдвард подразумевал и Ренесми? Где же она? С Розали? Я попробовала представить ее лицо — очень красивое, — но продираться сквозь человеческие воспоминания было неприятно. Лицо Розали скрывалось в темноте. А Джейкоб? У него тоже все хорошо? Мой многострадальный лучший друг теперь меня ненавидит? Он вернулся в стаю Сэма? А Сет и Ли? Каллены в безопасности, или мое превращение разожгло вражду между вампирами и оборотнями? Заверения Эдварда действительно касалисьвсего, или он просто меня успокаивал? А Чарли? Что же я теперь ему скажу? Он наверняка звонил, пока я горела. Что они ему сказали? Как объяснили случившееся? Пока я раздумывала, какой вопрос задать первым, Эдвард осторожно протянул руку и погладил меня по щеке. Прикосновение Эдварда будто проникло мне под кожу, сквозь кости черепа. По позвоночнику в живот пробежал электрический разряд. «Погодите», — подумала я, когда дрожь сменилась теплом, желанием. Разве я не должна была этого лишиться? Разве отказ от подобных чувств — не одно из условий сделки? Я стала новорожденным вампиром. Сухое жжение в горле это подтверждало. И я отдавала себе отчет в последствиях: человеческие чувства и желания со временем ко мне вернутся, хотя никогда не будут такими, как раньше. Останется только жажда. Такова была цена, и я согласилась ее заплатить. Однако, когда ладонь Эдварда легла на мое лицо, точно сталь, покрытая шелком, по моим иссушенным венам пробежало желание, опалившее меня с головы до ног. Дожидаясь ответа, Эдвард пристально смотрел на меня. Я обняла его. Опять я будто и не двигалась: только что стояла прямо и неподвижно, точно статуя, как вдруг Эдвард очутился в моих объятьях. Теплый — по крайней мере, таким он теперь казался. Ароматный — прежде мое притуплённое человеческое обоняние не могло воспринять этот чудесный запах во всей его многогранности. Теперь передо мной был стопроцентный Эдвард. Я прижалась лицом к его гладкой груди. Он неловко переступил с ноги на ногу. Чуть отпрянул. Я изумленно уставилась ему в глаза, смущенная его неприятием. — Э-э… осторожней, Белла. Ой. Я отдернула руки и спрятала их за спину, поняв, в чем дело. Я стала чересчур сильной. — Прости… — беззвучно, одними губами сказала я. Он улыбнулся — если бы мое сердце еще билось, оно бы замерло от этой улыбки. — Не бойся, любимая, — ласково проговорил Эдвард, прикасаясь к моим приоткрытым от ужаса губам. — Сейчас ты немного сильнее меня. Я нахмурилась. Меня ведь предупреждали! Но почему-то именно это казалось самым странным из всего в высшей степени странного, что творилось вокруг. Я сильнее Эдварда. Из-за меня он ойкнул. Эдвард вновь погладил меня по щеке, и я почти забыла о своих тревогах, когда желание охватило мое неподвижное тело. Чувство было настолько мощнее всех привычных, что я едва смогла уцепиться за какую-нибудь мысль, хотя в моей голове и освободилось много пространства. Каждое новое ощущение заполняло меня до краев. Эдвард однажды сказал (воспоминание о его голосе было слабой тенью той хрустальной симфонии, которую я теперь слышала), что их — нет, нас — очень легко отвлечь. Ясно, почему. Я изо всех сил попыталась сосредоточиться. Мне нужно было кое-что сказать. Самое-самое важное. Очень осторожно — так что я даже успела заметить свое движение — я убрала руку из-за спины и дотронулась до щеки Эдварда. Мне стоило больших усилий не отвлекаться на жемчужное сияние моей кожи и на электрический разряд, зазвеневший в моих пальцах. Я поглядела в глаза Эдварду и впервые услышала свой голос. — Люблю тебя, — сказала я, хотя это больше походило на пение. Мой голос звучал, будто нежный перезвон колокольчиков. Улыбка Эдварда поразила меня даже сильнее, чем когда я была человеком, ведь теперь я увидела ее по-настоящему. — И я тебя люблю, — ответил он. Эдвард прикоснулся к моему лицу обеими ладонями и наклонился — очень медленно, чтобы напомнить мне об осторожности. Сначала он поцеловал меня мягко, едва ощутимо, а потом вдруг сильнее, более пылко. Я попыталась держать себя в руках, но под таким натиском чувств и ощущений было трудно о чем-либо помнить, трудно придерживаться связных мыслей. У меня сложилось впечатление, будто прежде мы никогда не целовались, это был наш первый поцелуй. Впрочем, так Эдвард меня еще не целовал. Я почувствовала укол совести. Разумеется, это нарушает условия договора. Ничего такого мне не позволено. Хотя кислород мне был не нужен, мое дыхание участилось, стало быстрым, как во время горения. Однако на сей раз огонь был иным. Кто-то кашлянул. Эмметт. Я узнала его низкий голос, шутливый и раздраженный одновременно. Совсем забыла, что в комнате мы не одни! На людях не положено так обниматься. Я смущенно отступила — движение вновь не заняло у меня ни секунды. Эдвард хихикнул и шагнул следом, не выпуская меня из крепких объятий. Лицо у него сияло, как будто под алмазной кожей горело белое пламя. Я сделала ненужный вдох, чтобы прийти в себя. Как же наш поцелуй отличался от прежних! Я внимательно вгляделась в лицо Эдварда, сравнивая размытые человеческие воспоминания с этим небывало четким, сильным чувством. Эдвард выглядел… немного самодовольным. — Ты нарочно мне не рассказывал! — с упреком пропела я, чуть-чуть прищурившись. Он рассмеялся, сияя от облегчения, — наконец-то все позади: страх, боль, неясность ожидания. — Тогда это было необходимо, — напомнил он. — Теперь твоя очередь обращаться со мной бережно! — Эдвард захохотал. Я нахмурилась и тут вдруг услышала смех остальных. Карлайл обошел Эмметта и быстро приблизился ко мне; в его глазах почти не было настороженности, однако Джаспер не отставал от него ни на шаг. Лицо Карлайла я тоже прежде не видела: мне захотелось сморгнуть, будто я посмотрела на солнце. — Как ты себя чувствуешь, Белла? — спросил он. Ответ я придумала за одну шестьдесят четвертую долю секунды: — Я потрясена. Столько всего… — Я умолкла, вновь прислушавшись к своему мелодичному голосу. — Да, есть от чего растеряться. Я кивнула — очень быстро, отрывисто. — Я чувствую себя прежней. Вроде бы. Даже странно. Эдвард обнял меня чуть крепче и прошептал: — Я же говорил. — Ты прекрасно владеешь собой, — задумчиво произнес Карлайл. — Я такого не ожидал, хотя у тебя и было время на моральную подготовку. Я подумала о резких переменах настроения и о том, как трудно мне сосредоточиваться. — Вот уж не знаю. Он серьезно кивнул, а потом в его глазах, похожих на драгоценные камни, вспыхнуло любопытство. — Видимо, на этот раз морфий подействовал как надо. Скажи, что ты помнишь о самом превращении? Я замешкалась, явственно ощущая на себе дыхание Эдварда, от которого по телу бежали электрические разряды. — Все, что было раньше… осталось как в тумане. Помню, что ребенок задыхался… Я в страхе посмотрела на Эдварда. — Ренесми жива и здорова, — заверил меня он, и его глаза заблестели так, как еще никогда не блестели. Он произнес ее имя с затаенным трепетом, благоговением. Так верующие говорят о своих богах. — А потом что было, помнишь? Я изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы не выдать своих чувств. Никогда не умела врать. — Почти нет. В прошлом так темно. В какой-то миг я открыла глаза… и увидела все. — Потрясающе, — выдохнул Карлайл. Его глаза сияли. Мне вдруг стало досадно. Ну вот, сейчас покраснею и выдам себя с головой! Ах да, краснеть я теперь не могу. Однако Карлайлу рано или поздно нужно будет все рассказать. На случай, если ему понадобится создать еще одного вампира. Впрочем, такое едва ли произойдет, и пока можно врать безбоязненно. — Подумай хорошенько и расскажи все, что помнишь, — не унимался Карлайл. Я невольно поморщилась: все-таки ложь не мой конек, могу и лишнего ляпнуть. К тому же мне не хотелось вспоминать свои муки. В отличие от моей прошлой жизни эту стадию я запомнила во всех ужасающих подробностях. — О, прости, Белла, — тут же извинился Карлайл. — Тебя, конечно, мучит жажда. Разговоры подождут. Пока он этого не сказал, жажда была не такой уж мучительной. В моей голове освободилось столько места! За пылающее горло отвечала какая-то отдельная часть мозга, так что думать об этом не приходилось — ведь не думала я раньше о том, как дышать или моргать. Однако слова Карлайла вывели жажду на первый план. Сухая боль вдруг заняла все мои мысли. Рука невольно дернулась к горлу, будто я могла потушить пламя снаружи. Кожа на ощупь была очень странная: одновременно мягкая и твердая, как камень. Эдвард легонько сжал мою ладонь. — Пошли на охоту, Белла. Я изумленно распахнула глаза, и мысли о жажде уступили место потрясению. На охоту? С Эдвардом?! Но… как? Я ведь ничего про это не знаю. Он прочел тревогу на моем лице и ободряюще улыбнулся. — Все очень просто, любимая. За тебя будут работать инстинкты. Не волнуйся, я покажу. — Когда я не пошевелилась, он одарил меня еще одной широкой, чуть кривоватой улыбкой. — Ну вот, а я думал, ты всегда мечтала посмотреть, как я охочусь. Я рассмеялась (часть моего сознания невольно прислушалась к перезвону колокольчиков), смутно припоминая давний разговор. А потом целую секунду прокручивала в голове наши первые встречи — истинное начало моей жизни, — чтобы уже никогда их не забыть. Я даже не догадывалась, как это будет трудно: словно пытаешься разглядеть что-то в мутной воде. Если думать о прошлом достаточно часто, говорила Розали, воспоминания не сотрутся. А я не хотела забывать ни одной нашей минуты с Эдвардом, хотя впереди была целая вечность. Надо будет покрепче запечатлеть эти образы в своей совершенной вампирской памяти. — Ну, что? — спросил Эдвард и убрал руку, которую я все еще держала у горла. — Ты не должна страдать, — тихим шепотом добавил он. Раньше нипочем бы этого не услышала! — Все хорошо! — сказала я по давней человеческой привычке. — Подожди. Сначала другое. Столько всего нового навалилось, что я не успела задать ни одного вопроса. А ведь были вещи и поважнее жажды. На этот раз заговорил Карлайл: — Что, Белла? — Я хочу ее увидеть. Ренесми. Было как-то странно произносить ее имя. А слова «моя дочь» вообще не укладывались в голове… Я попробовала вспомнить свои ощущения трехдневной давности и невольно положила руки на живот. Плоский. Пустой. Я стиснула бледный шелк, покрывавший мою кожу, и вновь запаниковала (какая-то незначительная часть сознания подметила: одела меня наверняка Элис). Да, я знала, что внутри уже никого нет, и смутно помнила само извлечение, но физическое тому доказательство осмыслить было трудно. Прежде я любила ту, что жила внутри меня, а теперь она казалась вымышленной, придуманной. Ускользающим сном — и наполовину кошмаром. Пока я боролась со смятением, Эдвард и Карлайл настороженно переглянулись. — Что такое? — с тревогой спросила я. — Белла, — ласково произнес Эдвард, — сейчас не лучшее время. Она наполовину человек, у нее есть сердце, в ее жилах течет кровь. Пока ты полностью не совладаешь с жаждой… Не хочешь же ты подвергать ее жизнь опасности? Я нахмурилась. Конечно, не хочу! Разве я неуправляема? Растеряна — да. Быстро отвлекаюсь — да. Но опасна? Для собственной дочери? С уверенностью ответить на этот вопрос я не могла. Ладно, придется потерпеть. Ох, как же трудно! Пока я не увижу дочку, она так и будет для меня ускользающим сном… о незнакомке… — Где она? — Я прислушалась и уловила на первом этаже сердцебиение. И еще чьи-то дыхания — очень тихие, как будто там тоже прислушивались. И трепещущий звук, почти дробь, источник которого я определить не могла… Сердцебиение звучало так влажно и маняще, что у меня потекли слюнки. Да, определенно нужно поохотиться, прежде чем я увижу дочь. Мою маленькую незнакомку. — С ней Розали? — Да, — резко ответил Эдвард, как будто его что-то расстроило. Я думала, их нелады с Розали давно позади. Неужели между ними вновь вспыхнула вражда? Не успела я спросить, как Эдвард отнял мои руки от плоского живота и легонько потянул меня за собой. — Подожди, — возразила я, собираясь с мыслями. — А что Джейкоб? Чарли? Расскажи мне все, что я пропустила. Долго я была… без сознания? Эдвард словно не заметил, как нелегко мне дались последние слова. Они с Карлайлом опять переглянулись. — Что не так? — прошептала я. — Все так, — заверил меня Карлайл, странно выделив последнее слово. — Ничего особенного не случилось, ты пропустила каких-то два дня. Эдвард молодчина, прямо-таки новатор — он придумал ввести яд в сердце. — Карлайл умолк, гордо улыбнулся сыну и вздохнул. — Джейкоб по-прежнему здесь, а Чарли еще думает, что ты больна. Я сказал ему, что ты сейчас в Атланте, сдаешь анализы в Центре контроля заболеваний. Мы дали ему неправильный номер телефона, и он расстроен. — Надо срочно ему позвонить… — пробормотала я себе под нос, но, услышав собственный голос, вспомнила о новых трудностях. Чарли меня не узнает. Он не поверит, что это я. Тут до меня дошла другая новость. — Постойте… Джейкоб здесь?! Опять они переглянулись. — Белла! — выпалил Эдвард. — Нам многое надо обсудить, но прежде мы должны позаботиться о тебе. Ты мучаешься… При этих словах я вновь ощутила жжение в горле и судорожно сглотнула. — Но Джейкоб… — У нас впереди целая вечность для объяснений, любимая, — ласково напомнил Эдвард. Конечно, можно и подождать. Слушать проще, когда внимание не отвлекает огонь в горле. — Хорошо. — Стойте, стойте, стойте! — защебетала Элис и порхнула ко мне, восхитительно грациозная. Как уже было с Карлайлом и Эдвардом, я впервые увидела ее по-настоящему. Красавица! — Вы обещали, что я буду присутствовать, когда это случится впервые! А вдруг на охоте вам попадется какая-нибудь отражающая поверхность? — Элис… — хотел было возразить Эдвард. — Да это всего секундочку займет! — И Элис умчалась из комнаты. Эдвард вздохнул. — О чем она? Прежде чем кто-либо успел ответить, Элис вернулась, таща огромное зеркало Розали в золоченой раме. Оно было вдвое выше нее и в несколько раз шире. Все это время Джаспер был так молчалив и неподвижен, что я и не видела его за спиной Карлайла. Теперь он снова пошевелился — подскочил к Элис, при этом не сводя глаз с меня. Потому что я представляла угрозу. Он внимательно следил за моим состоянием и наверняка заметил ужас, с каким я впервые поглядела на его лицо. Для незрячих человеческих глаз многочисленные шрамы, оставленные армиями новорожденных, были практически незаметны. Раньше я видела их только при ярком свете, выделявшем небольшие припухлости. А теперь я поняла, что шрамы — самая яркая примета Джаспера. Трудно было оторвать взгляд от его изувеченной шеи и подбородка. Неужели кто-то, пусть и вампир, способен выжить после стольких укусов? Я инстинктивно приготовилась обороняться. Любой вампир, увидев Джаспера, сделал бы то же самое. Шрамы говорили сами за себя: «Осторожно, опасность!» Сколько вампиров пыталось убить Джаспера? Сотни? Тысячи? Ровно столько же погибло от его клыков. Джаспер одновременно и увидел, и почувствовал мое восхищение. Сухо улыбнулся. — Эдвард уже выругал меня за то, что перед свадьбой я не подвела тебя к зеркалу! — сказала Элис, отвлекая меня от своего грозного возлюбленного. — Не хочу снова получить взбучку. — Взбучку? — Эдвард приподнял бровь. — Ну, преувеличила чуток, подумаешь! — рассеянно пробормотала Элис, поворачивая ко мне зеркало. — Ладно, признайся: ты потворствуешь своим вуайеристским наклонностям. Элис ему подмигнула. Их обмен любезностями коснулся лишь малой части моего сознания; все остальные мысли были прикованы к женщине в зеркале. Сначала я бездумно залюбовалась ею. Незнакомка в отражении несомненно была красива, ничуть не хуже Элис и Эсми. Даже в покое она выглядела подвижной и изменчивой, а бледное лицо сияло, точно луна, в обрамлении густых темных волос. Руки и ноги гладкие, сильные, кожа таинственно мерцает, будто жемчуг. А потом я пришла в ужас. Кто она?! Сперва я даже не смогла разглядеть собственные черты в этом безупречно гладком лице. А глаза! Да, я знала, чего ждать, но такое!.. Тем временем лицо женщины оставалось невозмутимым. Точеные черты богини, ничем не выдающие бури, что бушевала внутри. Тут ее пухлые губы шевельнулись: — Глаза… — выдавила я. — Долго так будет? — Через несколько месяцев потемнеют, — успокоил Эдвард. — Кровь животных быстрее человеческой разбавляет цвет. Сначала они станут янтарными, потом золотистыми. Мои глаза несколько месяцев будут сверкать, как зловещее красное пламя?! — Месяцев? — Мой голос стал выше, напряженнее. Идеальные брови женщины в зеркале удивленно взлетели над алыми глазами — такого яркого блеска я в жизни не видела. Джаспер насторожился и шагнул ко мне. Он прекрасно знал повадки новорожденных вампиров; неужто даже такое безобидное проявление чувств означает, что я опасна? Никто не ответил на мой вопрос. Я повернулась к Эдварду и Элис. Они оба были слегка растеряны и не сводили глаз с Джаспера: прислушивались к его тревожным мыслям, заглядывали в ближайшее будущее. Я сделала еще один глубокий, совершенно бесполезный вдох. — Нет, со мной все нормально, — заверила их я и мельком взглянула на незнакомку в зеркале. — Просто… слишком много впечатлений. Джаспер нахмуриллоб, отчего два шрама над его левым глазом стали еще заметнее. — Не знаю, — прошептал Эдвард. Женщина в зеркале помрачнела. — И какой вопрос я пропустила? Эдвард улыбнулся. — Джаспер спросил, как тебе это удается. — Что? — Сдерживать чувства, Белла, — ответил Джаспер. — Никогда не видел, чтобы новорожденные обладали такой властью над своими порывами. Ты расстроилась, но, увидев нашу тревогу, тут же совладала с собой. Я хотел помочь, но тебе моя помощь не понадобилась. — Это плохо? — спросила я. Мое тело невольно окаменело в ожидании вердикта. — Нет, — не слишком убедительно отозвался Джаспер. Эдвард погладил мою руку, как бы разрешая мне успокоиться и оттаять. — Это удивительно, Белла. Мы не совсем понимаем… надолго ли тебя хватит. Неужели в любую минуту я могу сорваться? Обернуться чудовищем? Приближения гнева я не чувствовала… Может, готовиться к этому бесполезно? — Ну, что думаешь? — нетерпеливо спросила Элис, указав на зеркало. — Не знаю даже… — уклончиво ответила я, не желая признавать, что до смерти напугана. Я уставилась на красавицу с ужасными глазами, пытаясь найти в ней хоть частичку себя. В форме губ… Если не обращать внимания на сногсшибательную красоту, можно было заметить, что верхняя губа пухлее нижней — этот знакомый маленький изъян меня даже обрадовал. Может, и в другом я осталась прежней. Я неуверенно подняла руку; женщина в зеркале тоже прикоснулась к лицу. Ее алые глаза внимательно наблюдали за мной. Эдвард вздохнул. Я отвернулась от зеркала и посмотрела на него. — Ты разочарован? — бесстрастным певучим голосом спросила я. Эдвард рассмеялся и признал: — Да. Мою невозмутимую маску разбило потрясение, и в тот же миг я ощутила боль. Элис зарычала. Джаспер вновь подался вперед, решив, что я вот-вот сорвусь. Однако Эдвард не обратил на них внимания и крепко обвил руками мой оцепеневший стан, приникнув губами к щеке. — Я надеялся, что смогу слышать твои мысли, когда они станут похожими на мои, — прошептал он. — Но вот я опять убит: совершенно не понимаю, что творится в твоей голове. Мне тут же полегчало. — Ну, — весело сказала я, радуясь, что мои мысли по-прежнему принадлежат только мне, — видно, мой мозг никогда не будет работать, как полагается. Зато я хорошенькая! По мере того как я привыкала, мне становилось легче шутить, мыслить связно. Быть собой. Эдвард прорычал мне на ухо: — Белла, ты никогда не была просто хорошенькой! Тут он отпрянул, вздохнул и сказал кому-то: — Ладно, ладно… — Что? — С каждой секундой Джасперу все больше не по себе. Он успокоится, только когда ты поохотишься. Я взглянула на встревоженное лицо Джаспера и кивнула. Я и сама не хотела срываться здесь, если уж от этого никуда не денешься. Лучше пусть вокруг будут деревья, чем родные. — Хорошо, пойдем, — согласилась я, и от радостного предвкушения, смешанного со страхом, у меня в животе все задрожало. Я убрала руки Эдварда со своей талии (хотя одну не отпустила) и повернулась спиной к странной красавице в зеркале.
21. Первая охота
— Через окно? — спросила я, потрясенно выглядывая со второго этажа. Прежде я не боялась высоты, но теперь, когда увидела все в мельчайших подробностях, перспектива спрыгнуть вниз не показалась мне такой уж заманчивой. Края камней выглядели куда острее, чем я представляла. Эдвард улыбнулся. — Самый удобный выход. Если боишься, давай я тебя понесу. — У нас впереди целая вечность, а ты хочешь сэкономить время на спуске по лестнице? Он слегка нахмурился. — В гостиной Ренесми и Джейкоб… — Ах да… Я ведь теперь чудовище. Нужно держаться подальше от запахов, которые могут пробудить во мне зверя. В частности — от любимых людей. Даже от тех, кого я толком не знаю. — А Ренесми… ничего, что она с Джейкобом? — прошептала я и запоздало поняла, что слышала внизу сердцебиение Джейкоба. Я снова прислушалась, но уловила только один ровный пульс. — Он ведь ее недолюбливает… Эдвард странно поджал губы. — Уверяю, она в полной безопасности. Я читаю мысли Джейкоба. — Верно. — Я снова выглянула в окно. — Тянешь время? — поддразнил меня Эдвард. — Немножко. Я не знаю, как… Тут я вдруг поняла, что за мной молча, внимательно наблюдает вся семья. Ну, почти молча. Эмметтуже позволил себе тихонько хихикнуть. Одна моя оплошность — и он будет кататься по полу. Знаю я его: потом начнутся шуточки про самого неуклюжего вампира на свете… И вообще, мое платье — Элис одела меня, когда мне было вовсе не до нарядов — не лучшим образом подходит для прыжков со второго этажа и охоты. Узкий шелковый футляр нежно-голубого цвета? Для чего он мог мне понадобиться?! У нас намечается коктейльная вечеринка? — Смотри, — сказал Эдвард и непринужденно шагнул из высокого открытого окна. Я внимательно проследила, под каким углом он согнул колени, чтобы смягчить удар. Приземлился он почти бесшумно: как будто мягко прикрыли дверь или осторожно положили на стол книгу. Вроде бы ничего сложного. Стиснув зубы и сосредоточившись, я попыталась скопировать его непринужденный шаг в пустоту. Ха! Земля приближалась так медленно, что я бы тысячу раз успела правильно поставить ноги… — Элис обула меня в туфли на шпильках?! Совсем спятила!.. — поставить дурацкие туфли так, словно я просто шагнула вперед по ровной поверхности. Я приземлилась на самые носочки, чтобы не сломать тонкие каблуки. Звук получился такой же тихий, как у Эдварда. Я улыбнулась. — И правда, проще простого! Он улыбнулся в ответ. — Белла. — Что? — У тебя очень изящно получилось. Даже для вампира. Я подумала над его словами и просияла. Если бы это была неправда, Эмметт рассмеялся бы. Но никто не счел комплимент Эдварда смешным, а значит, у меня действительно хорошо получилось! За всю мою жизнь… ну, то есть существование, никто и никогда не называл меня «изящной». — Спасибо! Я сняла серебряные шелковые туфельки и зашвырнула их обратно в окно. Явно перестаралась, но кто-то успел их поймать, так что панели остались цели. Элис буркнула: — Координация ее больше не подводит, а вот чувство стиля… Эдвард взял меня за руку — я не уставала наслаждаться гладкостью и приятной температурой его кожи — и помчался через задний двор к реке. Я следовала за ним, не прилагая при этом никаких усилий. Любое физическое действие давалось мне без труда. — Мы что, переплывем? — спросила я, когда мы остановились у берега. — И испортим твое чудесное платье? Нет. Перепрыгнем. Я озадаченно поджала губы. Река была метров пятьдесят в ширину. — Сначала ты. Эдвард погладил меня по щеке, быстро отошел на два шага от берега, разбежался и сиганул вперед с большого плоского камня. Я проследила за его молниеносным прыжком, в конце которого он сделал эффектный кувырок и скрылся в чаще на другом берегу. — Хвастун! — буркнула я и услышала смех. Я сделала пять шагов назад — так, на всякий пожарный — и перевела дух. Почему-то мне опять стало страшно. Не за себя, а за лес. Медленно, но верно во мне зрело осознание собственной мощи — мышцы наполнялись сверхъестественной силой. Я вдруг поняла, что если бы захотела прокопать туннель под рекой — зубами или ногтями, — это не составило бы большого труда. Окружающие предметы — деревья, кусты, камни, дом — вдруг стали казаться страшно хрупкими. Понадеявшись, что у Эсми нет любимых деревьев вдоль берега, я сделала первый шаг. И сразу остановилась: узкий шелк разошелся сантиметров на десять вдоль ноги. Ох уж эта Элис! Впрочем, она всегда относилась к вещам так, словно они одноразовые, поэтому ворчать, наверное, не будет. Я нагнулась, осторожно схватила края материи и, приложив как можно меньше усилий, порвала шов до самого бедра. Потом сделала то же самое с другой стороны. Так-то лучше. В доме засмеялись, кто-то скрипнул зубами. Смех шел с обоих этажей, и я сразу же узнала хрипловатый, грудной смешок из гостиной. Выходит, Джейкоб тоже за нами наблюдает? Даже подумать страшно, что он сейчас думает. Почему он до сих пор не ушел? Я полагала, что наше примирение — если Джейкоб вообще сможет меня простить — произойдет в далеком будущем, когда я стану спокойнее, а он залечит раны, которые я ему нанесла. Помня о своей несдержанности, я не обернулась, хотя и очень хотела взглянуть на Джейкоба. Нельзя, чтобы какое-то чувство завладело мной целиком. Страхи Джаспера передались и мне: перво-наперво я должна поохотиться, об остальном нужно пока забыть. — Белла! — окликнул меня из леса Эдвард, его голос приближался. — Хочешь посмотреть еще раз? Нет, я отлично все запомнила и не хотела давать Эмметту лишний повод смеяться над моим обучением. Физические действия должны выполняться инстинктивно, так? Я сделала глубокий вдох и побежала вперед. Юбка мне больше не мешала, поэтому я в один прыжок очутилась у воды. Прошла восемьдесят четвертая доля секунды — однако этого времени хватило, чтобы мои глаза и мысли сосредоточились на прыжке. Всего только и нужно: оттолкнуться правой ногой от камня и приложить достаточное усилие, чтобы взлететь в воздух. Особое внимание я уделила не силе толчка, а своей цели, поэтому и ошиблась — хорошо хоть не угодила в воду. Пятьдесят метров пролетели слишком быстро… Это было так странно, головокружительно, бодряще… но недолго. Уже через секунду я оказалась на другом берегу. Я боялась, что густой лес помешает мне приземлиться, но деревья, наоборот, только помогли: мне ничего не стоило протянуть руку и ухватиться за удобную ветку. Я слегка покачалась на ней и спрыгнула на толстую ветвь серебристой ели — до земли оставалось еще метров пять. Восхитительно. Сквозь собственный восторженный смех я услышала, как ко мне бежит Эдвард. Я прыгнула вдвое дальше него. Когда он подбежал к моему дереву, глаза у него были изумленные. Я ловко спрыгнула с ветки и бесшумно приземлилась на носочки рядом с ним. — Ну как? — спросила я, часто дыша от восторга. — Здорово! — Хотя Эдвард одобрительно кивнул, его непринужденный тон не соответствовал удивленному выражению лица. — Давай еще раз? — Белла, сосредоточься, мы на охоте. — Ах да, — опомнилась я. — Охота, верно. — Беги за мной… если сможешь. — Сделав хитрое лицо, он бросился вперед. Эдвард бегал быстрее, чем я. Ума не приложу, как ему удавалось переставлять ноги с такой невероятной скоростью. Впрочем, я была сильнее, и каждый мой шаг равнялся его трем. Поэтому мы вместе летели сквозь живую зеленую паутину, и я ничуть не отставала. На бегу я тихонько смеялась от восторга; смех ни капельки меня не отвлекал. Наконец-то я поняла, как Эдварду удается не врезаться в деревья. Удивительное ощущение: баланс скорости и четкости. Я мчалась сквозь густую зелень так стремительно, что все вокруг должно было слиться в одну сплошную линию, однако же я различала каждый крохотный листок на маленьких ветвях самых небольших кустов. Ветер раздувал мои волосы и порванное платье, и, хотя я знала, что так не должно быть, он казался мне теплым. Да и грубая лесная земля под босыми ногами не должна была казаться мне бархатом, а ветви, хлещущие по коже, — мягкими перышками. Лес был полон жизни, о которой я и не догадывалась: всюду в листве кишели маленькие существа; когда мы пролетали мимо, они в страхе затаивали дыхание. Животные реагировали на наш запах куда разумнее, чем люди. На меня он в свое время произвел прямо противоположный эффект. Я все ждала, что вот-вот начну задыхаться, но дышала по-прежнему легко и ровно. Я думала, мышцы скоро начнут гореть от усталости, однако по мере того, как я привыкала к бегу, сил только прибавлялось. Мои шаги становились длиннее, и я заметила, что Эдвард пытается не отставать. Когда он все-таки отстал, я ликующе рассмеялась. Мои босые ноги так редко касались земли, что я скорее летела, чем бежала. — Белла, — спокойно, даже лениво позвал меня Эдвард. Больше я ничего не слышала; он остановился. Может, устроить бунт? Вздохнув, я развернулась и легко подбежала к Эдварду — он стоял метрах в ста от меня и улыбался. Я выжидающе на него посмотрела. Боже, какой красавец! — Может, останемся в стране? — шутливо спросил Эдвард. — Или ты хочешь прогуляться до Канады? — Останемся, — ответила я, думая не столько о вопросе, сколько о том, как завораживающе двигаются его губы. С моим новым зрением было трудно не отвлекаться на все новое. — На кого будем охотиться? — На лосей. Я подумал, для начала стоит выбрать жертву попроще… — Он умолк, когда я прищурилась на последнем слове. Однако спорить в мои планы не входило: меня мучила жажда. Как только я подумала о пересохшем горле, все остальное вообще потеряло значение. Во рту было сухо, как июньским днем в Долине Смерти. — Где? — спросила я, нетерпеливо вглядываясь в чащу. Теперь, когда я обратила внимание на свою жажду, мысль о ней заразила все остальные, даже самые приятные: о беге, о губах Эдварда, об… изнуряющей жажде. Никуда от нее не деться! — Стой спокойно, — сказал Эдвард, положив руки мне на плечи. От его прикосновения жажда мгновенно отступила на второй план. — Теперь закрой глаза, — прошептал он. Когда я повиновалась, он погладил мои скулы. Дыхание участилось, и на мгновение я снова приготовилась краснеть — разумеется, я не покраснела. — Слушай, — велел Эдвард. — Что ты слышишь? «Все», — могла бы ответить я; его восхитительный голос, его дыхание, движение губ, шорох птичек, которые чистили перья на вершинах деревьев, их дробное сердцебиение, шепот кленовых листьев, едва слышные щелчки муравьев, ползущих длинной вереницей по коре ближайшего дерева. Однако я поняла, что Эдвард имеет в виду нечто особенное, и простерла слух дальше, за пределы того живого гула, что нас окружал. Где-то рядом было поле — ветер свистел иначе в открытой траве — и маленький ручей с каменистым дном. Оттуда шел плеск лакающих языков, громкое биение тяжелых сердец, качающих густую кровь… Мое горло словно бы сжалось. — У ручья, на северо-западе? — спросила я, не открывая глаз. — Да. — Голос прозвучал одобрительно. — А теперь… подожди, ветер подует… чем пахнет? В основном пахло Эдвардом: странный медово-сиренево-солнечный аромат. Еще был густой землистый запах моха и прели, хвойной смолы; теплый, почти пряный дух маленьких грызунов, замерших в страхе под корнями деревьев. Издали доносился чистый запах воды, на удивление непривлекательный, хотя у меня и пересохло в горле. Я сосредоточилась на воде и нашла запах, который относился к лакающим языкам и бьющимся сердцам. Еще один теплый аромат, богатый и терпкий, сильнее всех прочих, но почему-то такой же неаппетитный. Я поморщилась. Эдвард хихикнул. — Знаю, придется привыкать. — Их три? — спросила я. — Пять. Еще два стоят в лесу. — Что надо делать? Судя по голосу, Эдвард улыбнулся. — А что бы ты хотела? Я подумала над его вопросом, все еще не открывая глаз и принюхиваясь к запаху. Очередной приступ нестерпимой жажды занял мои мысли, и вдруг теплый резкий аромат перестал казаться таким уж неприятным. Хоть что-то горячее и влажное смочит иссохшее горло!.. Я распахнула глаза. — Не думай об этом, — предложил Эдвард, отняв руки от моего лица и шагнув назад. — Просто следуй инстинктам. Я поплыла на запах, почти не замечая собственных движений, скользя по склону к небольшому лугу с ручьем. Мое тело само припало к земле, когда я в нерешительности замерла в папоротниках на краю леса. Я увидела большого самца с ветвистыми рогами, склонившего голову над водой, и еще четверых, неспешно идущих к лесу, — на их спинах лежала кружевная тень деревьев. Я сосредоточилась на запахе самца и горячей точке на его мохнатой шее, где тепло пульсировало сильнее всего. Нас разделяло каких-то тридцать метров — два или три прыжка. Я приготовилась к первому. Но только мои мышцы напряглись, как ветер подул с другой стороны, с юга. Без лишних размышлений я выбежала из-за деревьев в совершенно другом направлении и спугнула лося в лес. Меня привлек новый аромат, такой манящий, что выбора не оставалось. Мною полностью завладел запах. Выслеживая его источник, ни о чем другом я не думала: лишь о своей жажде и способе ее утолить. Жажда усилилась и причиняла теперь столько боли, что я не могла ясно мыслить. Я сразу вспомнила, как горел яд в моих венах. Единственное, что могло бы сейчас сбить меня со следа, — инстинкт более могущественный и примитивный, чем желание потушить огонь. Инстинкт самосохранения. Я вдруг почувствовала, что за мной следят. Необоримая тяга к источнику запаха стала бороться с желанием защититься от погони. В груди у меня что-то заклокотало, я сбавила шаг и предостерегающе оскалила зубы. Мой преследователь был совсем близко, и во мне окончательно возобладал инстинкт самосохранения. Я обернулась, воздух со свистом и клокотанием поднялся к горлу… Животный рык, сорвавшийся с моих губ, так меня напугал, что я остановилась. На секунду в голове у меня стало ясно: туман, вызванный жаждой, отступил, хотя сама она никуда не исчезла. Ветер переменился, обдув меня ароматами мокрой земли и приближающегося дождя; огненная хватка нового запаха стала еще слабее — запаха такого восхитительного, что он мог принадлежать лишь человеку. Эдвард замер в нескольких метрах от меня с поднятыми руками — он хотел то ли обнять меня, то ли остановить. Лицо у него было внимательное, настороженное и в то же время потрясенное. До меня дошло, что я чуть на него не напала. Одним рывком я распрямилась и задержала дыхание — запах с юга мог вновь лишить меня рассудка. Эдвард увидел, что ко мне возвращается способность мыслить, и шагнул вперед, опустив руки. — Побежали отсюда! — выплюнула я с остатком воздуха из легких. Эдвард опешил. — А ты сможешь'? Отвечать времени не было. Я понимала, что мой рассудок снова помутится, стоит только подумать о… Я бросилась бежать — стремительно рванула на север, сосредоточившись на неприятном ощущении от того, что тело никак не реагирует на недостаток кислорода. Моей единственной целью было убежать как можно дальше, туда, где не будет чувствоваться запах. Где я при всем желании не смогу найти его обладателя… Вновь почувствовав, что за мной следят, я уже не взбесилась. Я поборола в себе желание втянуть воздух и по запаху убедиться, что это Эдвард. Долго бороться не пришлось; я бежала быстрее, чем когда-либо, — мчалась подобно комете, выбирая кратчайший путь на север, — однако уже через минуту Эдвард меня настиг. В голову пришла новая мысль, и я остановилась. Здесь наверняка было безопасно, но на всякий случай я затаила дыхание. Эдвард пролетел мимо, не ожидая такой внезапной остановки. Затем развернулся и уже в следующий миг был рядом со мной: положил руки мне на плечи и заглянул в глаза. С его лица не сходило изумление. — Как тебе это удалось? — Ты нарочно мне поддался, когда мы бежали сюда! — сердито заявила я, пропустив вопрос мимо ушей. А я-то подумала, что быстро бегаю! Открыв рот, я почувствовала вкус воздуха — в нем не было соблазнительной примеси, пробуждающей жажду. Я осторожно вдохнула. Эдвард пожал плечами и качнул головой, не желая уходить от темы. — Белла, как тебе это удалось? — Убежать? Я задержала дыхание. — Но как ты смогла прекратить охоту? — Ты меня преследовал… ох, прости, Эдвард! — Почему ты извиняешься передо мной?! Это я во всем виноват. Решил, что мы уже далеко от людей, — нет бы сначала проверить! Какой же я дурак! Тебе не за что извиняться. — Я же на тебя зарычала! — Я по-прежнему была в ужасе от себя: неужели я действительно способна на такое святотатство? — Конечно. Это естественно. Но вот как ты смогла убежать… — А что мне оставалось? — спросила я, ничего не понимая: какой реакции он от меня ждал?! — Там ведь могли быть мои знакомые! Эдвард напугал меня, вдруг разразившись громким смехом. Он запрокинул голову, и эхо его хохота отдалось в деревьях. — Да что тут смешного? ! Эдвард сразу настороженно умолк. «Держи себя в руках», — мысленно сказала себе я. Надо учиться управлять своими чувствами. Я больше похожа на молодого оборотня, чем на вампира. — Я не над тобой смеюсь, Белла. Я смеюсь от потрясения. А потрясен потому, что первый раз это вижу. — Что? — Удивительно, что ты вообще на такое способна. Ты не можешь быть… рассудительной. Не можешь спокойно болтать со мной. А самое главное, ты не должна была остановиться посреди охоты, когда в воздухе пахло человеческой кровью. Даже взрослые вампиры не всегда на это способны — мы внимательно отбираем места охоты, чтобы случайно не оказаться на пути соблазна. Белла, ты ведешь себя так, словно родилась несколько десятилетий, а не дней назад. — Ого… Эдвард вновь погладил мое лицо, в его глазах сияло восхищение. — Все бы отдал, лишь бы на секундочку заглянуть в твои мысли! Какие сильные чувства… К жажде я готовилась, но к этому — нет. Я была совершенно уверена, что его прикосновения уже никогда не пробудят во мне прежних чувств. Ну, по правде говоря, прежними они и не были. Они были куда сильнее. Я погладила прекрасное лицо Эдварда и задержалась на его губах. От неуверенности мои слова прозвучали скорее как вопрос. — Я по-прежнему тебя хочу?.. Эдвард изумленно заморгал. — Как ты вообще можешь об этом думать? Разве тебя не мучает нестерпимая жажда? Конечно, мучает — когда мне об этом напомнили! Я с трудом проглотила слюну и вздохнула, закрывая глаза, как в прошлый раз, чтобы сосредоточиться. Отпустила свои чувства на волю, но все-таки приготовилась к очередной атаке дивного запретного запаха. Эдвард уронил руки и даже затаил дыхание, пока я прислушивалась к паутине зеленой жизни, отыскивая среди звуков и запахов что-нибудь, чем можно утолить жажду. На востоке мне попался какой-то необычный и едва уловимый аромат… Я распахнула глаза, однако по-прежнему была сосредоточена на своих ощущениях, когда развернулась и молча устремилась на восток. Почти сразу же начался пологий подъем, и я бежала на полусогнутых, как зверь на охоте, стараясь не высовываться из леса. Эдварда, несущегося следом, я скорее чувствовала, чем слышала. Чем выше мы поднимались, тем меньше вокруг становилось зелени. Запах смолы и хвои усилился, как и тот, который меня привлек — теплый, куда острее и приятнее лосиного. Через несколько секунд я услышала приглушенные удары огромных лап — мягкие, не то что топот копыт. Звук шел откуда-то сверху, не с земли, и я инстинктивно взобралась на серебристую ель, заняв стратегически выгодную — более высокую — позицию. Теперь мягкие удары доносились снизу; источник запаха был совсем рядом. Мои глаза выхватили из окружающего мира движение, соответствующее звукам, и я увидела огромного рыжего льва, припавшего к толстой ветви ели. Он был очень большой, раза в четыре крупнее меня, и не сводил взгляда с земли — тоже охотился. Я уловила запах какого-то мелкого животного, совсем пресный по сравнению с ароматом моей добычи. Хвост льва подергивался: он готовился к броску. Я легко прыгнула влево и вниз и приземлилась на его ветку. Лев почувствовал дрожь дерева и развернулся, взвизгнув от страха и ярости. Он выпустил когти и замахал лапами в воздухе. Сходя с ума от жажды, я не обратила внимания ни на оскаленные клыки, ни на острые когти, и бросилась прямо на льва. Мы упали на землю. Схватка длилась недолго. Смертельные когти были подобны ласковым пальцам, гладящим мою кожу, а клыки соскальзывали с глотки и плеч. Весил лев как пушинка. Мои зубы безошибочно нашли его горло. Бедняжка, он сопротивлялся так слабо, точно ребенок!.. Я сомкнула челюсти ровно в том месте, где сконцентрировался поток тепла. Шкуру я прокусила легко — словно сливочное масло. Зубы у меня были острые как бритва; им ничего не стоило прогрызть мех, жир и сухожилия. Конечно, запах был не тот, зато горячая кровь смочила раздраженное зудящее горло. Я жадно пила, лев сопротивлялся все слабее, его вопли утихли. Тепло крови согрело все мое тело, даже кончики пальцев на руках и ногах. Я прикончила льва, но жажда не исчезла. Она снова вспыхнула в моем горле, и я с отвращением отбросила обескровленный труп. Разве можно хотеть пить после такого количества крови? Одним быстрым движением я вскочила на ноги и поняла, что видок у меня тот еще. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони и расправила платье — от львиных когтей тонкому шелку досталось куда больше, чем моей коже. — Хм-м… — протянул Эдвард. Я подняла глаза и увидела, что он стоит, небрежно прислонившись к стволу дерева, и задумчиво смотрит на меня. — Не очень хорошо получилось, да? — Я перепачкалась с ног до головы, волосы сбились в комок, а заляпанное кровью платье висело лохмотьями. Когда Эдвард возвращался домой с охоты, виду него был более презентабельный. — Ты молодчина, — успокоил меня он. — Просто… смотреть было довольно жутко. Я растерянно взглянула на него. — Ну, ты же боролась со львом! Я за тебя боялся. — Глупости! — Знаю. От старых привычек трудно избавиться. Зато мне по душе твое платье. Если бы я могла покраснеть, непременно бы покраснела. Вместо этого я сменила тему: — Почему я до сих пор хочу пить? — Потому что ты молода. Я вздохнула. — И вряд ли поблизости есть еще горные львы. — Зато полно оленей. Я наморщила нос. — Они невкусно пахнут. — Потому что травоядные. У хищников запах больше похож на человеческий. — Ни капельки не похож, — возразила я, стараясь не вспоминать запретный аромат. — Можем вернуться, — сказал Эдвард, и в его глазах сверкнул хитрый огонек. — Если те люди — мужчины, они с удовольствием погибнут от твоих рук. — Он вновь окинул взглядом мое порванное платье. — Вернее, они решат, что уже умерли и попали в рай. Я фыркнула. — Лучше съедим парочку вонючих травоядных. По дороге домой мы нашли большое стадо чернохвостых оленей. Эдвард охотился вместе со мной, поскольку я уже поняла тактику. Я завалила большого самца: грязи получилось столько же, сколько и со львом. Пока я возилась с одним оленем, Эдвард выпил двоих и даже прическу не испортил. На рубашке — ни пятнышка крови! Мы бросились за напуганным и разбежавшимся стадом; на этот раз я не пила, а наблюдала за мужем и старалась понять, как ему удается убивать так аккуратно. Сколько раз я мечтала о том, чтобы Эдвард взял меня на охоту! Но каждый раз, оставаясь дома, я чувствовала тайное облегчение: зрелище наверняка ужасное. Чудовищное. Я боялась, что, увидев Эдварда на охоте, начну относиться к нему как к вампиру. Конечно, теперь я смотрела на все с другой точки зрения, поскольку сама стала вампиром. Хотя, подозреваю, даже человеком я бы сочла это зрелище красивым. Наблюдать за охотящимся Эдвардом оказалось невероятно волнующе. Его прыжок был похож на смертельный бросок змеи; руки такие сильные, уверенные, проворные; полные губы, обнажающие белые зубы, такие пленительные! Эдвард был великолепен. Я ощутила внезапную вспышку гордости и желания. Он мой. Отныне ничто нас не разлучит. Я теперь слишком могуча: никакая сила не оторвет меня от Эдварда. Он управился очень быстро и с любопытством посмотрел на мое злорадное лицо. — Больше не хочешь пить? Я пожала плечами. — Ты меня отвлек. Ты охотишься гораздо лучше, чем я. — Века практики. — Эдвард улыбнулся. Его глаза были обезоруживающе прекрасного цвета: медово-золотистого. — Вообще-то один, — поправила его я. Он рассмеялся. — Ну что, хватит на сегодня? Или еще поохотимся? — Вроде хватит. Кажется, я выпила даже чересчур много. Вряд ли в меня еще что-нибудь влезло бы. Но жжение в горле лишь слегка ослабло. Меня предупреждали: жажда — неотъемлемая часть этой жизни. Оно того стоило. Я чувствовала себя собранной и уверенной. Может, ощущение было мнимым, но я искренне радовалась тому, что никого не убила. Раз я сумела не напасть на чужих людей, неужели я не смогу удержаться рядом с оборотнем и малышкой-полукровкой, в которых души не чаю? — Хочу увидеть Ренесми, — сказала я. Теперь, когда жажда немного утихла (о том, чтобы ее утолить, не было и речи), вернулись мои прежние тревоги. Я хотела убедиться, что незнакомка, моя дочь — то же самое создание, которое я любила три дня назад. Мне все еще казалось странным и неправильным, что внутри меня никого нет. Я внезапно почувствовала себя опустошенной. Эдвард протянул мне руку. Она была теплее, чем обычно. Его щеки чуть-чуть порозовели, а круги под глазами почти исчезли. Я не удержалась и погладила его по щеке. А потом еще раз. Глядя в сияющие золотые глаза Эдварда, я практически забыла, что жду ответа. Это было не легче, чем устоять перед запахом человеческой крови, однако я зарубила себе на носу, что с Эдвардом надо быть поаккуратнее. Встав на цыпочки, я обняла его за шею. Очень нежно. Он был не так нежен, когда обхватил меня за талию, прижал к себе и впился в меня губами — теперь они были мягкие. Мои губы больше не принимали форму его, а держали собственную. Как и прежде, прикосновения его губ и рук словно бы проходили сквозь мою гладкую твердую кожу и новенькие кости прямо внутрь, к сердцу. Я не представляла, что могу любить Эдварда даже сильнее, чем раньше. Мой прежний рассудок не выдержал бы такой любви. Мое прежнее сердце ее бы не вынесло. Возможно, именно эта моя особенность усилилась в новой жизни. Вроде сострадания Карлайла и преданности Эсми. Пусть я никогда не смогу делать что-нибудь выдающееся, как Эдвард, Элис или Джаспер, зато я буду любить мужа так, как не любил никто за всю историю человечества. А что, я не против. Отчасти я помнила, каково это — перебирать пальцами его волосы, гладить его прекрасную грудь, — но все стало иным. Эдвард стал для меня иным. Он поцеловал меня с небывалой страстью, ничего не боясь, и я ответила тем же. Мы упали в траву. Я ойкнула, а Эдвард подо мной рассмеялся. — Прости, не хотела тебя свалить! Все нормально? Он погладил меня по лицу. — Даже лучше, чем нормально. — Тут Эдвард вдруг смутился. — Ренесми?.. — неуверенно произнес он, как бы пытаясь понять, чего я хочу. А я хотела всего и сразу! Мне было ясно, что он непрочь отложить наше возвращение домой, да я и сама могла думать только о его прикосновениях — от платья-то остались одни лоскутки. Но мои воспоминания о Ренесми — до и после ее рождения — становились все более призрачными. Ненастоящими. Они были человеческие, а стало быть, их окружала аура искусственности. То, что я еще не успела потрогать новыми руками, увидеть новыми глазами, казалось мне нереальным. С каждой минутой маленькая незнакомка ускользала от меня все дальше. — Ренесми… — печально выдохнула я и встала на ноги, поднимая за собой Эдварда.
22. Обещанное
Мысль о дочери заняла центральное место в моем странном, вместительном, но удивительно несобранном разуме. Столько вопросов… — Расскажи о ней, — попросила я, беря Эдварда за руку. Это нас практически не замедлило. — На свете нет никого прекраснее, чем Ренесми, — ответил Эдвард, и вновь в его голосе послышалось набожное благоговение. Меня кольнула ревность. Он ее знает, а я нет! — Она похожа на тебя? Ана меня? Вернее, на прежнюю меня… — Я бы сказал поровну. — Ну да, у нее же теплая кровь… — вспомнила я. — Да, и сердце бьется, хотя и быстрее, чем человеческое. Температура у нее повышенная. И она спит. — В самом деле? — Довольно крепко для новорожденной. Мы единственные родители на свете, которым не нужен сон, а наш ребенок дрыхнет всю ночь! — Эдвард хихикнул. Мне понравилось, как он сказал «наш ребенок». Эти слова сделали Ренесми чуть более настоящей. — Глаза у нее точь-в-точь как у тебя. Ладно хоть это не потерялось. — Эдвард улыбнулся. — Очень красивые. — А что от вампира? — спросила я. — Вроде бы кожа такая же прочная, как наша. Хотя никому бы и в голову не пришло проверять. Я изумленно заморгала. — Да не бойся, никто проверять не будет! — успокоил меня Эдвард. — Питание… ну, предпочитает кровь. Карлайл пытается уговорить ее пить детскую смесь, но она капризничает. Еще бы! Пахнет эта штука мерзко, даже для человеческой пищи. От удивления я разинула рот. Они что, с ней беседуют?! — Пытается уговорить'? — Ренесми потрясающе сообразительна и умнеет с каждой минутой. Она не говорит — пока, — но изъясняется вполне доходчиво. — Не говорит. Пока. Эдвард сбавил шаг, давая мне время переварить услышанное. — Что значит «доходчиво изъясняется»?! — Лучше ты… сама посмотришь. Объяснить нелегко. Я задумалась. Конечно, мне многое надо увидеть своими глазами, иначе все так и будет казаться ненастоящим. Вот только не знаю, к чему я готова. Лучше пока сменить тему. — Почему Джейкоб еще здесь? Как он это терпит? И зачем? — Мой певучий голос слегка задрожал. — Зачем он должен страдать? — Джейкоб не страдает, — новым, необычным тоном ответил Эдвард. — Хотя я бы с удовольствием это исправил, — добавил он сквозь стиснутые зубы. — Эдвард! — зашипела я и рывком остановила мужа (мне немного польстило, что я вообще смогла это сделать). — Зачем ты так говоришь?! Джейкоб пожертвовал всем, чтобы защитить нас! Я причинила ему столько… — Я съежилась, вспомнив чувство стыда и вины. Непонятно, почему мне был так нужен Джейкоб. Пустота в груди почти исчезла; видимо, то была какая-то человеческая слабость. — Скоро ты меня поймешь, — пробормотал Эдвард. — Я пообещал, что он сам тебе все объяснит, но вряд ли ты воспримешь это иначе, чем я. Хотя… я часто ошибаюсь на твой счет, верно? — Он поджал губы и посмотрел мне в глаза. — Что он мне объяснит? Эдвард покачал головой. — Я обещал. Впрочем, вряд ли я чем-то ему обязан… — Он скрипнул зубами. — Ничего не понимаю. — Внутри у меня закипело раздражение. Эдвард погладил меня по щеке и нежно улыбнулся, когда мое лицо оттаяло от его ласки; раздражение моментально сменилось желанием. — Давай поскорее вернемся домой, там ты все поймешь. — Эдвард пробежал глазами по моему платью и нахмурился. — Да-а… — Подумав с полсекунды, снял с себя белую рубашку и подал ее мне. — Что, все так плохо? Он улыбнулся. Я просунула руки в рукава и быстро застегнула пуговицы поверх разодранного лифа. Теперь без рубашки был Эдвард, и это здорово меня отвлекало. — Давай наперегонки, — предложила я. — Только чур не поддаваться! Эдвард выпустил мою руку, ухмыльнулся и сказал: — На старт… Найти дорогу к моему новому дому оказалось проще, чем спуститься по Чарлиной улице к старому. Мы оставили четкий и ясный след, идти по которому было очень легко даже на такой невероятной скорости.
|
|
|
|
|