майер солнце полуночи/Солнце полуночи

Пятая, неоконченная книга серии «Сумерки», в которой история встречи Эдварда и Беллы рассказывается от лица Эдварда.

В это время суток я жалею, что неспособен спать.

Или, может быть, лучше назвать её чистилищем? Наверно, эти мучения в школе посланы мне в наказание за грехи. Самым изматывающим страданием была скука, а здесь каждый день был монотонным повторением предыдущего.

Мне кажется, у меня всё же была своеобразная манера спать — если считать сном инертное состояние между периодами активности.

Я пялил глаза на трещины в штукатурке в дальнем углу столовой, высматривая в них разные фигуры, которых там на самом деле не было. Это помогало мне отвлечься от гула сотен голосов, клокочущих в моей голове, как бурный поток.

Все они надоели мне до того, что я их попросту игнорировал.

Всё, что только может прийти в человеческую голову, я уже слышал прежде, и не раз. Сегодня, например, все умы были поглощены одним и тем же малоинтересным событием: в нашем маленьком коллективе школьников ожидалось пополнение. Как мало надо, чтобы все переполошились. В мыслях каждого, кто сидел в столовой, я видел некое новое лицо в разных ракурсах. Всего лишь обычный человек. Девушка. Волнение из-за её приезда было вполне предсказуемо — так дети начинают прыгать до потолка при виде новой сверкающей игрушки. Половина этих баранов-мальчишек уже представляли себя влюблёнными в неё — и это всё только потому, что она была чем-то новым и незнакомым. Я постарался отключиться от их навязчивых фантазий.

Только четыре голоса я блокирую из вежливости, а не из отвращения — голоса моей семьи: двух братьев и двух сестёр, которые привыкли к тому, что в моем присутствии не могло быть и речи о сохранении каких-либо секретов, и это их не беспокоило. Я уважал их личное пространство и пытался вмешиваться в него как можно меньше.

Но как я ни старался, всё же я знал, о чём они думали.

Мысли Розали, как обычно, были о себе самой. Она увидела своё отражение в чьих-то очках и теперь сидела и восхищалась своим совершенством. Сознание Розали напоминало мне мелкий заросший пруд, не таящий в себе ничего неожиданного.

Эмметт всё ещё бесился из-за проигрыша в дружеском борцовском поединке с Джаспером прошлой ночью. Теперь требовалось всё его весьма ограниченное терпение, чтобы дождаться конца занятий и потребовать реванша. Я никогда не чувствовал вины за вторжение в мозг Эмметта, возможно, потому, что он из тех, у кого что на уме, то и на языке, а все свои замыслы он тут же претворяет в действия, не откладывая в долгий ящик. Наверно, я потому чувствовал себя виноватым, читая мысли моих родственников, что знал: есть вещи, которые они хотели бы скрыть от меня. Если мысли Розали были мелким прудом, то у Эмметта они были похожи на светлое озеро с кристально прозрачной водой.

" Эдвард", — мысленно позвала меня Элис, чем немедленно привлекла моё внимание.

Это было всё равно, что позвать меня вслух. Хорошо, что в последнее время моё имя стало не слишком популярным: раньше меня страшно раздражало, что всякий раз, когда кто-то думал о каком-нибудь Эдварде, я автоматически оборачивался.

Но сейчас я и бровью не повёл. Элис и я поднаторели в таких тайных разговорах, и окружающие зачастую даже не подозревали, что мы заняты безмолвной беседой. Я по-прежнему прилежно изучал трещины в штукатурке.

Я лишь слегка скривил губы. Ничьего внимания это бы не привлекло: мало ли отчего я морщусь, может, просто от скуки.

Ментальный голос Элис зазвенел тревогой, и я, не глядя на неё, понял, что она боковым зрением наблюдает за Джаспером.

"Есть какая-нибудь опасность?" — Она заглянула в ближайшее будущее, бегло просматривая картины нашего дальнейшего весёленького времяпрепровождения в столовой. Элис необходимо было узнать, почему я кривил губы.

Вздохнув, я медленно повернул голову налево, как будто разглядывая кирпичную кладку стены, а потом обратно, направо, к трещинам на потолке. Только Элис поняла, что я покачал головой.

Я сначала посмотрел в потолок прямо над головой, потом перевёл взгляд вниз, в пол.

Хорошо, что мне не надо отвечать ей вслух. Что бы я сказал? "Всегда рад"? Какая там радость! Мне не доставляло удовольствия слушать терзания Джаспера. К чему такие эксперименты? Разве не было б честнее признать, что он, возможно, никогда не будет справляться со своей жаждой так же хорошо, как мы, прочие Каллены? Зачем ему лезть из кожи вон? Зачем играть с огнём?

Прошло две недели с нашей последней охоты. Для всех, кроме Джаспера, этот период воздержания не был чересчур мучительным. Мы только иногда чувствовали себя немного неуютно — когда какой-нибудь человек подходил к нам слишком близко, или ветер дул в нашу сторону. Но люди, как правило, избегали нас. Их инстинкты подсказывали им то, чего они не могли охватить рассудком: мы опасны.

И только Джаспер был сейчас как бомба с взведённым часовым механизмом.

В этот момент невысокая девушка остановилась у соседнего стола поболтать с приятелем. Она запустила пальцы в свои короткие, песочного цвета волосы и взъерошила их. Калориферы понесли её аромат прямо на нас. Мой организм выказал свою обычную реакцию на на запах людей: сухая боль зажглась в горле, в животе заныло, мышцы рефлекторно напряглись, рот наполнился ядом...

Всё это было вполне в порядке вещей, и в другое время я легко бы проигнорировал случившееся. Но как раз сейчас сделать это было очень трудно: чувства усилились, удвоились, потому что я ощущал двойную жажду — и мою собственную, и Джаспера.

А Джаспер позволил своему воображению разыграться. Он представил, как поднимается со своего места возле Элис и подходит к светловолосой коротышке. Как склоняется над нею и, будто собираясь шепнуть ей что-то на ухо, губами касается её шеи. Вообразил, как припадает ртом к бьющемуся под тонкой кожей горячему пульсу…

В течение одной долгой минуты мы обменивались неистовыми взглядами. Он не выдержал первым и опустил глаза. Я слышал, как чувство острого стыда борется в нём с желанием взбунтоваться.

— Не переживай, если бы ты собирался сделать что-то непозволительное — я бы это увидела, — прошептала Элис, пытаясь умерить его недовольство самим собой. — А я ничего не видела.

Я с трудом удержался от гримасы, которая выдала бы ему, что она лжёт. Мы с Элис должны были держаться вместе. Среди наших родственничков, самих по себе из ряда вон выходящих, мы с нею — один, читающий мысли, а другая ясновидящая — были ещё бóльшими выродками. Поэтому мы стояли друг за друга горой.

— Тебе поможет, если ты будешь думать о них, как думают люди о своих знакомых, — продолжала увещевать Элис своим высоким, музыкальным голосом. Из предосторожности она говорила сейчас слишком быстро, чтобы человеческое ухо могло разобрать её слова. Впрочем, поблизости никого, кроме нас, не было. — Её зовут Уитни. У неё есть младшая сестрёнка, которую она обожает. Её мама приглашала Эсме на ту вечеринку в саду, помнишь?

— Я знаю, кто она, — отрезал Джаспер. Он отвернулся и уставился в одно из маленьких окон, расположенных под самым карнизом и опоясывавших всю столовую. На том разговор и закончился.

Ему надо бы поохотиться сегодня ночью. Глупо так рисковать только для того, чтобы испытать себя на прочность. Джасперу лучше бы установить границы своих возможностей и не пытаться прыгнуть выше головы. Его старые привычки шли вразрез с нашим образом жизни, и так легко от них не избавиться. Стоит ли выжимать из себя все соки?

Элис, тихо вздохнув, встала, взяла поднос с едой (маскировка для отвода глаз) и ушла, оставив его в покое. Она знала, когда её подбадривания становились ему поперёк горла. Хотя Розали и Эмметт более откровенно выставляли напоказ свои отношения, именно Джаспер и Элис чувствовали каждое, даже самое малое, изменение настроения своей второй половинки. Как будто они тоже могли читать мысли — но только друг друга.

Вот живучий рефлекс. Я обернулся на звук своего имени, хотя меня никто не звал — имя было произнесено только мысленно.

На краткую долю секунды мои глаза встретились с парой больших шоколадно-карих человеческих глаз на бледном, сердечком, лице. Я узнал это лицо, хотя до настоящего момента никогда не видел его собственными глазами. Оно занимало сегодня главное место в головах почти всех школьников. Новая ученица, Изабелла Свон. Дочка шефа полиции, переехавшая недавно от матери к отцу, вынужденная жить здесь из-за какой-то изменившейся семейной ситуации. Белла. Она поправляла каждого, кто называл её полным именем...

Я скучающе отвернулся. Мне понадобилась секунда, чтобы понять: это не она мысленно произнесла мое имя.

"И эта тоже сразу обалдела от Калленов! Ещё бы!" — услышал я продолжение мысли.

На этот раз я узнал "голос". Джессика Стенли. Давненько она не беспокоила меня своей мысленной болтовней. Как я наслаждался покоем, когда её неуместное увлечение мною прошло! Было почти невозможно избежать её навязчивых нелепых фантазий. Временами я очень жалел, что не имею права в подробностях объяснить ей, что произойдёт, если мои губы, а заодно и зубы, окажутся где-нибудь поблизости от её шеи. С надоедливыми фантазиями тотчас было бы покончено. При мысли о её возможной реакции я едва не расхохотался.

"Фиг ей там что-нибудь обломится, — продолжала Джессика. — В самом деле, её и хорошенькой-то даже не назовёшь. Не могу понять, почему Эрик так пялится на неё... Или Майк".

Она мысленно встрепенулась при последнем имени. Её новое увлечение, всеобщий любимец Майк Ньютон, совсем её не замечал. А вот новенькая его, очевидно, заинтересовала. Опять-таки — как сияющая игрушка для малыша. Это обстоятельство придало злобный и сварливый оттенок мыслям Джессики, тогда как внешне она была сама сердечность. Как раз сейчас она рассказывала новоприбывшей все расхожие сплетни о моей семье. Должно быть, её собеседница спросила о нас.

"Ты глянь, я тоже оказалась в центре внимания! — самодовольно думала Джессика. — Как удачно, что мы с Беллой вместе сидели на двух уроках. Уверена, Майк захочет у меня разузнать, что она..."

Я попробовал отгородиться от этой пустой болтовни прежде, чем её мелочность и банальность сведут меня с ума.

— Джессика Стенли вытряхивает перед новой ученицей, Свон, всё грязное бельё клана Калленов, — прошептал я Эмметту, чтобы отвлечься.

"Надеюсь, у неё хорошо получается?" — подумал он.

— С воображением у неё плоховато, уж очень как-то всё беззубо. На её месте я бы нагородил всяких ужасов. А у неё — так, только жалкие намёки на скандальчик. Я ожидал от неё большего.

"А новенькая? Она тоже ожидала чего-то большего?"

Я настроился, чтобы услышать, что эта новенькая, Белла, думает о небылицах Джессики. На какие мысли наводит её вид странного, бледного, как мел, семейства, которого все так старательно избегают?

Знать её реакцию входило в круг моих обязанностей. Для моей семьи я служил, если можно так выразиться, локатором. В целях самозащиты. Если кто-то начинал что-то подозревать, я всегда заранее предупреждал остальных, и мы вовремя скрывались. Такое иногда случалось — люди с богатым воображением начинали видеть в нас персонажей книг или фильмов. Обычно они ошибались, но всё же для нас лучше было куда-нибудь переехать, чем осмелиться привлечь к себе слишком много внимания. И очень-очень редко кто-нибудь попадал в точку. Мы не давали им возможности проверить свою гипотезу — просто исчезали, становясь лишь неясным и пугающим воспоминанием...

Я не услышал ничего, хотя и направил свой радар на место рядом с тем, где продолжался нескончаемый идиотский внутренний монолог Джессики. Как будто подле этой сплетницы никто и не сидел. Как странно. Может быть, та девушка незаметно ушла? Скорее всего, нет, потому что Джессика всё ещё что-то щебетала ей. Сбитый с толку, я взглянул в ту сторону. Поверять свой "экстра-слух" другими органами чувств мне прежде никогда не приходилось.

И опять я встретился со взглядом больших карих глаз. Девушка сидела на том же месте и смотрела на нас, что было вполне естественно, поскольку Джессика продолжала щедро осыпать её местными сплетнями о Калленах.

Но я не мог услышать от неё даже невнятного шелеста.

Она тотчас же опустила взгляд, застыдившись того, что её застали глазеющей на постороннего. Призывно жаркий румянец залил её щеки. Хорошо, что Джаспер все ещё сидел, уставившись в окно, не то страшно вообразить, чтó этот лёгкий приток крови мог сделать с его самообладанием.

Эмоции так ясно отражались на её лице, как будто были написаны большими буквами на лбу: удивление — в то время как она бессознательно подмечала признаки крошечных различий между представителями нашего вида и её собственного; любопытство — при слушании сказок Джессики; что-то ещё… Очарованность? Ну, это мне видеть не впервые. Им, нашим потенциальным жертвам, мы казались исполненными неземной красоты. И, наконец, смущение — когда я поймал её на подглядывании за мною.

И все же, хотя мысли девушки ясно отражались в её странных глазах — странных из-за их глубины, ведь карие глаза из-за своего слишком тёмного цвета часто выглядят плоскими — с того места, где она сидела, я не мог услышать ничего, кроме тишины. Совсем ничего.

Это не походило ни на что, с чем я сталкивался раньше. Может, со мной было что-то не так? Да нет, я чувствовал себя, как обычно... Обеспокоенный, я включил свой радар на полную мощность.

Все голоса, которые я прежде блокировал, теперь взорвались в моей голове и принялись кричать наперебой:

"… интересно, какую музыку она любит?.. Может, я мог бы упомянуть в разговоре с ней о том новом CD…" Майк Ньютон за два столика от нас совсем зациклился на Белле Свон.

"…только посмотрите, как он уставился на неё. Мало ему, что половина девчонок в школе только и ждут, чтобы он…" Едкие мысли Эрика Йорки вращались вокруг того же объекта.

"… фу, гадость! Тоже мне звезда сезона. Даже Эдвард Каллен пялится на неё. — Лицо Лорен Мэллори от зависти приобрело, должно быть, цвет нежной весенней листвы. — А Джессика-то как похваляется своей новой лучшей подружкой! Ну и комедия…" Мысли этой доброжелательницы так и источали желчь.

"…наверняка об этом её уже сто раз спрашивали. Нет, надо бы придумать вопросы пооригинальнее, а то так хочется тоже с нею поговорить…" — размышлял Эшли Доулинг.

"…может, мы будем вместе на испанском…" — надеялся Джун Ричардсон.

"…ох, сколько сегодня вечером надо сделать! Тригонометрия и тест по английскому. Надеюсь, что мама…" — Анджела Вебер, тихая девушка, чьи мысли всегда были полны необыкновенной доброты, являлась единственной в этом зале, кто не был одержим этой Беллой.

Я мог слышать их всех, слышать все, даже самые мелкие и незначительные мысли, посещавшие их головы. И совсем ничего не мог уловить от новой ученицы с такими обманчиво выразительными глазами.

Ах да, конечно, я мог просто слышать, ушами, что эта девушка говорила Джессике. Мне не надо было уметь читать мысли, чтобы ясно различать её тихий, чистый голос на дальнем конце длинного зала.

— А кто этот мальчик с тёмно-рыжими волосами? — спросила она, украдкой покосившись на меня, и быстро отвернулась, обнаружив, что я все ещё не свожу с неё глаз.

Если я надеялся, что звук её голоса поможет мне распознать тон её мыслей, которые, может быть, просто потерялись в общем шуме голосов, то меня мгновенно постигло разочарование. Обычно мысли людей звучат в той же тональности, что и их обычные голоса. Но этот тихий застенчивый голос, не походивший ни на один другой в этом зале, был мне совсем не знаком. Я мог утверждать это с абсолютной уверенностью. Совершенно новый голос.

"Ха-ха, удачи тебе, дурочка", — подумала Джессика прежде, чем ответить. — Это Эдвард. Он, конечно, обалденно красив, но не трать на него время. Он ни с кем не встречается. Мы для него лицом не вышли. Слишком много о себе воображает! — фыркнула она.

Я отвернулся, пряча усмешку. Ни Джессика, ни её одноклассницы и не подозревают, как им необыкновенно повезло, что никто из них — хе-хе! — не пришёлся мне по вкусу.

Одновременно с этим мимолетным мрачненьким юмором я ощутил странный импульс, который сам не совсем понял. Он имел какое-то отношение к тому, что новенькая не знала, что за внешней дружелюбностью Джессики скрывается злоба... Во мне возникло в высшей степени необычное стремление встать между ними, защитить Беллу Свон от тёмных порождений мозга Джессики. Какое странное чувство. Пытаясь понять, почему оно возникло, я ещё раз окинул новенькую внимательным взглядом.

Возможно, во мне вдруг взыграл глубоко затаившийся инстинкт защитника, велящий сильным вставать на сторону слабых. Эта девушка выглядела гораздо более хрупкой, чем её новые одноклассники. Её кожа была настолько тонкой и прозрачной, что было непонятно, как она может предоставлять ей какую-то защиту от внешнего мира. Я мог видеть ритмичную пульсацию крови в её венах под просвечивающей, бледной оболочкой... Нет, нельзя сосредоточиваться на подобных представлениях. Я не собирался изменять своему жизненному выбору, но сейчас я был измучен жаждой так же, как и Джаспер, поэтому лучше держаться подальше от искушений.

Между её бровями пролегла неглубокая морщинка, о чём она, похоже, и не догадывалась.

Как всё это выбивало меня из колеи! Я видел, что для неё, несомненно, было утомительно вот так сидеть, вести беседы с незнакомыми людьми, быть в центре общего внимания. То, что она крайне застенчива, было видно по тому, как она слегка сутулила свои тщедушные плечи, будто каждую минуту ожидала резкого толчка в спину. Но всё это я мог только слышать, видеть или вообразить. Мозг этой жалкой девчонки был закрыт для меня, я ничего не мог различить в нём, кроме абсолютной тишины. Как это может быть?!

— Ну что, пошли? — буркнула Розали, прерывая мои размышления.

Я с облегчением отвернулся от девушки. Меня раздражало раз за разом терпеть провалы своих попыток. И я не собирался подогревать свой интерес к её скрытым мыслям только потому, что они мне недоступны. Без сомнения, когда я расшифрую их — а я обязательно исхитрюсь и сделаю это — они окажутся такими же мелкими и заурядными, как и у любого другого представителя людской породы. Вряд ли они даже будут стоить затраченных на них усилий.

— Так что, новенькую уже как следует напугали нами, или как? — спросил Эмметт, все ещё ожидая ответа на свой предыдущий вопрос.

Я неопределенно пожал плечами. Особенного любопытства у Эмметта не возникло, так что он не стал выуживать из меня больше информации. Да и мне тоже не стоило бы интересоваться всякой чепухой.

Эмметт, Розали и Джаспер играли роль учеников выпускного класса, сениор[1]. Они ушли на свои занятия. На мою долю выпало играть роль младшего брата. Я направился на урок биологии в свой юниор-класс, заранее приготовившись умирать со скуки. Вряд ли мистер Бэннер, человек весьма среднего ума, выдаст на лекции что-то такое, что удивит обладателя двух ученых степеней в области медицины.

В классе я сел за свой стол и вывалил на него книги — опять-таки, они являлись всего лишь маскировкой: в них не было ничего, чего я бы уже не знал. Я был единственным в классе, кто сидел один. Люди безотчётно боялись меня; и хотя понять, что происходит, у них не хватало соображения, их инстинкты подсказывали, что от меня следует держаться подальше.

Класс постепенно заполнялся учениками, возвращавшимися с ланча. Я откинулся на стуле, приготовившись к томительному ожиданию окончания урока. Ах, как жаль, что я не способен спать...

Я как раз начал размышлять о новенькой, когда Анджела Вебер привела её в класс. Поэтому её имя, прозвучавшее в голове Анджелы, сразу привлекло мое внимание.

"Белла, кажется, такая же застенчивая, как и я. Уверена — сегодня у неё по-настоящему трудный день. Эх, сказать бы ей что-нибудь подбадривающее…. Но, скорее всего, она ещё больше застесняется… Глупо получится..."

"Она!" — подумал Майк Ньютон, повернувшись на своём стуле, чтобы увидеть, как они входят.

И по-прежнему с того места, где стояла Белла Свон — ничего. Вместо суетных мыслишек, которые должны были бы действовать мне на нервы — лишь тишина.

Она подошла ближе, двигаясь к учительской кафедре по проходу рядом с моим столом. Бедная девочка: единственное свободное место в классе было возле меня. Автоматически я освободил её половину стола, сдвинув книги в стопку. Я сомневался в том, что ей будет уютно рядом со мной. Её ждёт очень длинный семестр — по крайней мере, на этом предмете. Хотя, возможно, сидя рядом с ней, я найду способ раскусить этот крепкий орешек — тайну её молчаливого мозга. Вообще-то, я никогда раньше не нуждался в тесной близости, чтобы справиться с подобной задачей... Да может, там и слушать-то особо нечего...

А тем временем Белла Свон шагнула в поток теплого воздуха от калорифера, дувшего прямо на меня.

Её аромат ударил меня, как таран, как стенобитное ядро. Нет образа, достаточно яркого, чтобы передать всю сокрушительную силу произошедшей со мной в тот момент перемены.

Я мгновенно утратил последние черты, роднящие меня с тем человеком, которым я когда-то был. Маска человечности, которой мне до сих пор удавалось прикрываться, рассыпалась в прах и исчезла без следа. Ничего человеческого во мне больше не оставалось.

Я — хищник. Она — моя добыча. И никаких других истин в мире не существовало.

Не было комнаты, полной очевидцев — для меня они все стали "сопутствующими потерями". Загадка её таинственного разума была забыта. Какое мне дело до её жалких мыслей, тем более, что времени на мыслительную деятельность у неё осталось не много!..

Я вампир, а у неё была самая сладкая и душистая кровь, какую я когда-либо ощущал за последние восемьдесят лет.

Я даже представить себе не мог, что такой аромат может существовать. А если бы знал, то давно бы уже отправился на поиски его обладательницы. Ради неё я обошёл бы всю планету. Я уже представлял себе, какова она окажется на вкус…

Жажда обжигала мою глотку. Рот пересох и спёкся, даже поток струящегося яда был не в состоянии облегчить ощущение жгучей сухости во рту. Желудок скрутило от голода — второй ипостаси жажды. Мышцы напряглись для прыжка.

Даже полной секунды не прошло. Она все ещё делала тот самый шаг, что поставил её на пути жаркого дуновения из калорифера.

Когда её нога, наконец, коснулась пола, она украдкой покосилась на меня — явно желая, чтобы я этого не заметил. Но не тут-то было: наши взгляды столкнулись, и я увидел своё отражение в зеркале её огромных глаз.

Потрясение, испытанное от того, что я там увидел, на некоторое время отсрочило исполнение смертного приговора, который я вынес ей.

И тут она сделала положение ещё сложней. Выражение моего лица смутило и испугало её до такой степени, что к её щекам снова прилила кровь, окрашивая кожу в самый аппетитный цвет, который я когда-либо видел. Густой туман её аромата окутывал мой мозг, разъедал его, мешал мне думать. Мои мысли бунтовали и отказывались подчиняться воле.

Она пошла быстрее, как будто осознала необходимость спасаться бегством. Спешка сделала её неуклюжей — она споткнулась и, пошатнувшись, чуть не упала на девушку, сидящую передо мной. Жалкая слабачка. Даже ещё более хилая, чем обычный средний человек.

Я попробовал сосредоточиться на лице, которое увидел в её в глазах, лице, которое узнал с отвращением. Это был оскал живущего во мне монстра, которого я загонял в самое глубокое подземелье своего существа десятилетиями напряжённейших усилий и бескомпромиссной самодисциплины. И как легко он сейчас выскочил на поверхность!

Аромат вихрился вокруг меня, рассеивал мои мысли и буквально заставлял срываться с места.

Пытаясь удержать себя на стуле, я схватился за поперечную распорку под столешницей. Крепкое дерево не выдержало. Мои пальцы пробили распорку, в руке осталась горсть щепок, а в дереве распорки теперь зияла выемка в форме моих пальцев.

Уничтожать улики. Это было наше главное правило. Я тут же кончиками пальцев раскрошил края выемки, оставив только зазубренную дыру и кучку стружек на полу, которую разбросал ногой.

Я знал, что сейчас произойдёт. Девушка подойдёт, сядет рядом со мной. Я её убью.

Невольным свидетелям, восемнадцати другим ученикам и учителю, я не позволю покинуть эту комнату после того, что они скоро увидят.

Я содрогнулся при мысли о том, что вынужден буду сделать. Даже в самые худшие времена я никогда не совершал подобных злодеяний. Я никогда не убивал невинных — ни разу за восемьдесят лет. А теперь я собирался вырезать сразу двадцать человек.

Жуткий оскал чудовища из зеркала её глаз нагло глумился надо мной.

В то время, как одна часть моей личности содрогалась при виде монстра, другая часть хладнокровно планировала резню.

Если я сначала убью девушку, у меня будет всего пятнадцать-двадцать секунд, чтобы заняться ею, прежде чем остальные среагируют. Может, чуть дольше, если они не сразу разберутся, чем я занят. У неё не будет времени, чтобы закричать или почувствовать боль — её смерть будет быстрой и милосердной. Этой незнакомке с её ужасающе желанной кровью я обязан воздать хотя бы такой малостью.

А потом — никто не должен выйти отсюда живым. Об окнах беспокоиться не стоило: они слишком малы и расположены слишком высоко, чтобы через них можно было сбежать. Я должен лишь заблокировать дверь — и они все в ловушке.

Нет, расправиться с ними, пока они будут паниковать и беспорядочно метаться по комнате, толкая друг друга, будет трудно, да и слишком много времени займёт. К тому же вызовет чересчур много шума: они успеют как следует наораться. Кто-нибудь услышит... И мне придётся убить ещё больше невинных в этот чёрный час.

А пока я буду сеять смерть, её кровь остынет.

Аромат её терзал меня, сухая боль раздирала глотку…

Значит, сначала придется разделаться со свидетелями.

Мысленно я всё чётко разложил по полочкам. Я сидел в среднем ряду за последним столом. Сначала те, что справа. По моим прикидкам, я мог бы переломить шеи четверым или пятерым за секунду. Получится почти бесшумно. Те, кто сидит справа — счастливчики, они не успеют осознать моих действий — не увидят приближения смерти. Потом я двинусь от доски налево. Мне потребуется самое большее пять секунд — и тогда в этой комнате никого не останется в живых, кроме...

У Беллы Свон будет достаточно времени, чтобы понять, что её ожидает. Достаточно времени, чтобы почувствовать доводящий до безумия страх. Достаточно времени для последнего крика, если, конечно, шок не превратит её в соляной столб. Одного слабого, сдавленного крика, который не привлечёт ничьего внимания. Никто не поспешит к ней на помощь.

Я глубоко вдохнул, запах жидким огнём заструился по моим пустым венам, сжигая грудь и пожирая остатки добрых побуждений, на которые я ещё был способен.

Она как раз поворачивалась. Через пару секунд она сядет в нескольких дюймах от меня.

Чудовище во мне ухмылялось и сглатывало в предвкушении.

Кто-то в ряду слева захлопнул тетрадь. Я даже не взглянул, кто был этот несчастный, обречённый на смерть. Но от этого движения на меня пахнýло чистым, не насыщенным её запахом воздухом.

На одну короткую секунду ко мне вернулся здравый рассудок. В тот драгоценный миг перед моим мысленным взором встали два лица.

Одно было моим, точнее, было когда-то: красноглазый монстр, убивший стольких людей, что потерял им счёт. Осознанные, оправданные убийства. Убийца убийц, я убивал других, более слабых чудовищ. Должен признаться, решая, кто из них заслуживал смертного приговора, я считал себя подобным богу. Я шёл на компромисс со своей совестью, питаясь человеческой кровью, но оправдывал свои преступления тем, что мои жертвы с их чёрными деяниями заслуживали звания человека не больше, чем я сам.

Между этими двумя лицами не было никакого сходства. Яркий день и непроглядная, тёмная ночь.

Для сходства и не было оснований — Карлайл не был моим биологическим отцом. У нас не было никаких общих внешних черт, кроме двух: цвета кожи и цвета глаз. Как и у всех вампиров, у нас была холодная бледная кожа. А одинаковый цвет глаз имел, однако, другую природу: он отражал наш общий выбор.

И все же, хотя оснований для нашего сходства не было, мне порой представлялось, что за последние семьдесят с лишним лет, когда я принял его выбор и следовал его пути, моё лицо стало походить на его — до известной степени. Мои черты остались прежними, но на них пал отсвет его мудрости, маленькая частичка его сострадания оставила след в изгибе моих губ, а намёк на его бесконечное терпение выразился в рисунке моих бровей.

Но в страшном оскале монстра все эти крошечные улучшения исчезли. Через считанные мгновения мои черты потеряют всё, что ещё недавно носило отпечаток тех лет, которые я провёл с моим создателем, моим наставником, моим отцом — во всех смыслах этого слова. Мои глаза будут пылать дьявольским багровым огнем, и всё сходство между нами будет утеряно навсегда.

Добрые глаза Карлайла на воображаемом мной лице не осуждали меня. Я знал, что в своем всепонимании он простит мне ужасающее преступление, которое я сейчас совершу. Потому что он любит меня. Потому что он думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле. И он будет меня любить, хотя я сейчас всем своим поведением доказываю, что он во мне ошибается.

Белла Свон опустилась на соседний стул. Двигалась она скованно и неловко — я был уверен, что это от страха. Аромат её крови безжалостно обволакивал меня непроницаемым облаком.

Да, мой отец во мне ошибся. Осознание этого мучило меня и причиняло такую же жгучую боль, как и огонь в моей глотке.

Я с отвращением отодвинулся подальше — мне была отвратительна не она, а чудовище внутри меня, жаждущее схватить её.

За каким чёртом ей понадобилось сюда приезжать? Какой смысл в том, что это ничтожество существует на свете? Какое она имеет право разрушать зыбкий мир моей не-жизни? Почему эта проклятая девчонка вообще родилась? Она погубит меня!

Я отвернулся, охваченный внезапной яростной и неразумной ненавистью.

Да что это за создание такое? Откуда оно взялось на мою голову? Почему именно я, почему сейчас? Почему я должен терять всё только потому, что ей вздумалось поселиться в этом жалком городишке?

Я не хочу быть монстром! Я не хочу устраивать бойню в этой комнате, полной беззащитных детей! Я не хочу терять всё, что приобрел за долгие годы жестокой самодисциплины и самопожертвования!

Нет. Я не пойду на это из-за какой-то несчастной девчонки!

Её аромат — вот в чем проблема, неодолимо влекущий аромат её крови. Ах, если бы нашёлся хоть какой-нибудь способ противостоять ему... Вот если бы ещё один порыв свежего воздуха прочистил мне мозги!

Белла Свон встряхнула своими длинными тёмно-каштановыми волосами.

Она в своём уме? Как будто сама предлагает себя монстру! Раззадоривает его!

Дружественное дуновение не пришло и не прогнало запах. Скоро всё будет кончено...

Ни малейшего движения в воздухе. Но ведь мне необязательно дышать!

Я остановил ток воздуха в лёгких и моментально почувствовал облегчение. К сожалению, оно было неполным. В мозгу царило воспоминание о восхитительном аромате, его привкус продолжал ощущаться на языке. Даже такой малости я не смогу сопротивляться долго. Но, может, выдержу один час? Всего один! И тогда я уберусь из этой комнаты, полной жертв, которые не должны стать жертвами. Если я выдержу только один короткий час.

Это было малоприятное ощущение — не дышать. Мой организм не нуждался в кислороде, однако инстинкты не желали мириться с отсутствием обоняния. В моменты стресса я полагался на нюх больше, чем на любые другие чувства. Он указывал путь на охоте, и самое первое предупреждение об опасности приходило прежде всего от него. Я не часто сталкивался с чем-либо опаснее себя самого, но инстинкт самосохранения у нам подобных был развит так же сильно, как и у любого человека.

Неприятно, но терпимо. Легче, чем ощущать её запах и при этом удерживаться, чтобы не вонзить зубы в эту чудесную, тонкую, прозрачную кожу, добираясь до горячей, пульсирующей…

Час! Только час. Я не должен думать о запахе... о вкусе...

Девушка молчала за завесой своих волос. Она наклонилась вперед, и густые пряди плотной волной легли на тетрадь, закрывая от меня её лицо. Я больше ничего не мог прочитать в её ясных глубоких глазах. Так вот почему она распустила волосы? Чтобы спрятать от меня глаза? Из страха? Из застенчивости? Чтобы скрыть от меня свои тайны?

Ещё совсем недавно невозможность прочесть её мысли повергала меня в крайнее раздражение. Однако оно не шло ни в какое сравнение с теми чувствами, что я испытывал сейчас. Я ненавидел эту хрупкую женщину-ребёнка, ненавидел с той же страстью, с которой цеплялся за себя прежнего, за любовь моей семьи, за мечты о том, что я лучше, чем есть на самом деле. Эта ненависть к ней, ненависть за вожделение, которое она пробуждала во мне, как ни странно, помогла мне. Да и прежнее раздражение, пусть слабое, тоже чуть-чуть облегчало моё состояние. Я цеплялся за любую эмоцию, которая отвлекала бы меня и не давала возможности фантазировать о том, какова она на вкус...

Ненависть. Раздражение. Нетерпение. Этот урок никогда не закончится, что ли?!

А что потом, после конца урока? Тогда она выйдет из класса. А я — что тогда предприму я?

Могу, например, представиться: "Привет. Я Эдвард Каллен. Можно мне проводить тебя на следующий урок?"

Она согласится, она же воспитанная девочка. Даже опасаясь меня — а, как я подозреваю, она действительно испытывает передо мной страх — она будет следовать общепринятым правилам хорошего тона и пойдёт со мной. Будет довольно просто завести её куда-нибудь... скажем, в лес, длинной полосой доходящий до дальнего угла стоянки для автомобилей. Я могу сказать ей, что забыл в машине учебник...

Заметит ли кто-нибудь, что последним человеком, с которым её увидят, был я? Вряд ли: как обычно, идет дождь, и две фигуры в тёмных плащах, бредущие непонятно куда, не вызовут особого любопытства; так что меня ничто не выдаст.

Вот только беда, что я был не единственным, кто пристально наблюдал за нею сегодня, хотя я, конечно, превзошёл всех по степени неистовости внимания. Особенно тщательно следил за ней Майк Ньютон, он не пропускал ни одного из её многочисленных нервных ёрзаний на стуле. Как я и предполагал до того, как её запах уничтожил всё моё снисходительное участие к "бедной девочке", ей, как и любому другому, было не по себе так близко от меня. Майк Ньютон заметил бы, что она ушла из класса вместе со мной.

Если я выдержу один час, то, может, выдержу и второй?

Она пойдет домой. Там никого не будет — шеф полиции Свон работает весь день. Я знаю его дом, как знаю каждый дом в этом маленьком городе. Чарли и его дочь живут на опушке густого леса, соседей поблизости нет. Даже если у неё будет время для крика — а я постараюсь не предоставить ей такой возможности! — никто её не услышит.

Разделаться с ситуацией вот таким образом будет ответственно. Семь десятилетий я прожил без человеческой крови, так что уж два-то часа я продержусь! Если не буду дышать. И когда я застану её одну, то кроме неё больше никто не пострадает. И торопиться тогда будет некуда, согласился монстр внутри меня.

Какое страшное извращение ума — думать, что, если я с невиданными усилиями и невероятным самообладанием пощажу девятнадцать человек в этом классе, то буду меньшим чудовищем, чем когда убью эту невинную девушку!

Хотя я и ненавидел её, я понимал, что моя ненависть несправедлива. На самом деле я ненавидел самого себя. И буду ненавидеть нас обоих куда сильнее, когда она будет мертва.

Вот таким жутким образом я и выдержал этот час — изобретая всё более и более подходящие способы убийства. Но я старался не рисовать в воображении сам кровавый завершающий акт. Для меня это было бы чересчур: я мог проиграть эту битву с самим собой и убил бы каждого, кто оказался в поле моего зрения. Так что я только планировал стратегию и больше ничего. Это и помогло мне продержаться до конца урока.

Только один раз, перед самым звонком, она взглянула на меня сквозь cтруящуюся стену своих волос. Мне казалось, что моя неправедная ненависть превратилась в настоящий костёр, в пламени которого я, корчась, сгорал. Наши взгляды встретились, и я увидел отражение этого пламени в её перепуганных глазах. Кровь прилила к её щекам прежде, чем она успела снова спрятаться за волосами. Я был близок к гибели.

Но тут прозвенел звонок. Спасительный звонок — какое клише. Мы оба были спасены. Она — от смерти. А я — от превращения в кошмарное порождение тьмы, которого сам боялся и ненавидел. Ещё несколько секунд — и было бы поздно.

У меня не хватило выдержки спокойно и медленно выйти — я вылетел из класса стрелой. Если бы кто-нибудь тогда задержал на мне свой взгляд, то моя манера передвижения, без сомнения, показалась бы этому человеку весьма странной. Но на меня никто не обратил внимания. Мысли всех школьников по-прежнему вращались вокруг девушки, которая была обречена на смерть в течение часа.

Как же мне не нравилась мысль о том, что я сейчас попросту прячусь! Могло показаться, что я праздную труса. И, бесспорно, на тот момент так и было!

Я не мог сейчас находиться среди людей — все мои запасы самодисциплины истощились. Сосредоточив так много усилий на том, чтобы не убить одного человека, у меня больше не оставалось сил сопротивляться искушению выпить кровь кого-нибудь другого. А раз так — то не лучше ли тогда убить ту, чьей смерти я действительно жажду? Если уж сдаваться монстру, то надо хотя бы получить стóящую награду за поражение.

Я поставил диск с музыкой, которая обычно успокаивала меня, но в этот раз она не оказала своего обычного действия. А вот что помогало гораздо лучше — так это прохладный, влажный, чистый воздух с лёгким дождём, веявший через открытые окна. Хотя я всё ещё с кристальной ясностью помнил аромат крови Беллы Свон, чистый воздух словно омывал меня, избавляя моё тело от пагубного влияния этого запаха.

Безумие отступило, я снова мог мыслить ясно. И снова мог бороться. Бороться с тем, чем я не хотел быть.

Я не должен следовать за ней домой. Я не должен лишать её жизни. Я разумное, мыслящее существо, и у меня есть выбор. Выбор есть всегда.

В классе подобные рассуждения не могли мне даже в голову прийти, но сейчас я был далеко от этой девушки. Может, если я буду очень-очень тщательно избегать её, то не возникнет необходимости менять свои жизненные установки? Мне нравился мой нынешний образ жизни. Зачем позволять какому-то жалкому, пусть и вкусному, ничтожеству разрушить такой прекрасный порядок вещей?

Я смогу справиться со всем и не принести разочарования отцу. И смогу оградить мою мать от тревог, волнений и боли. Да, своим поведением я нанёс бы глубокую рану моей приёмной матери. А Эсме была такой деликатной, такой нежной и мягкой... Причинить боль такому существу, как Эсме, было непростительно.

Какая ирония: я хотел защитить эту девушку от пустяковой, беззубой угрозы, исходящей от лицемерных мыслей Джессики Стенли! Тогда как я сам был последней личностью, которая могла бы стать защитником Изабеллы Свон. Да, самая надёжная и прочная защита ей понадобится не от кого иного, как от меня самого!

А что же Элис? — внезапно пришло мне в голову. Разве она не видела, как я убиваю эту девчонку Свон самыми разными способами? Почему она не пришла, чтобы остановить меня, а если не получится — чтобы помочь замести следы? Или она так была поглощена тем, чтобы с Джаспером чего не вышло, что просто прозевала куда более ужасающую ситуацию со мной? Или я сильнее, чем считаю себя, и в действительности не причинил бы вреда девчонке?

Нет. Я знал, что это неправда. Элис, должно быть, глубоко и неотрывно сосредоточилась на Джаспере.

Я направил свой локатор туда, где она должна была находиться — в маленьком здании, используемом для занятий английским. Я быстро нашел знакомый "голос". Всё точно, как я и думал. Все её мысли были исключительно о Джаспере, она оценивала мельчайшие перемены в его постоянно меняющихся намерениях с минутным интервалом.

Мне хотелось спросить её совета, но в то же время я радовался, что она не подозревала, на какое страшное дело я способен. Что она не видела той резни, которую я подумывал устроить на прошлом уроке.

И тут меня снова охватил огонь — на этот раз жалящий огонь стыда. Как мне не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из них узнал о моем ренегатстве!

Если я смогу избегать Беллы Свон, если у меня получится пощадить её — при одной мысли об этом чудовище скорчилось и в отчаянии заскрежетало зубами — тогда никому из них и не понадобится знать. Только бы мне держаться подальше от её запаха...

По крайней мере, не было причин, по которым мне не следовало хотя бы попытаться сделать выбор в сторону добра. Попробовать быть тем, кого во мне видел Карлайл.

Последний урок подходил к концу. Я решил немедленно последовать своему плану. Это, по крайней мере, лучше, чем сидеть здесь, на парковочной площадке, где она может пройти мимо и свести все мои усилия на нет. Я снова почувствовал несправедливую ненависть к девчонке. Меня злило, что она забрала так много власти надо мною, пусть сама и не имела об этом понятия. Что из-за неё я могу стать тем, кем становиться упорно не желаю.

Я поспешно, даже слишком поспешно, — к счастью, кругом не было ни души — направился через маленький школьный двор к зданию администрации. Моя и Беллы Свон дороги никогда не пересекутся. Эта девчонка — просто чума, и я буду всеми силами избегать её.

В офисе было пусто, сидела только секретарша — вот она-то мне и нужна.

Она не заметила моего неслышного появления.

Женщина с неестественно рыжими волосами вздрогнула и вытаращила на меня глаза. Мы всегда застигали их врасплох; появление из ниоткуда — наш маленький фирменный фокус, который неизменно приводил их в изумление независимо от того, сколько раз они его уже видели.

— О, — она в лёгком замешательстве глотнула воздух и разгладила складки на блузке. — "Глупая , — подумала она, — он годится мне в сыновья. Он слишком молод, чтобы думать о нем как о…" — Здравствуй, Эдвард. Чем могу помочь? — Её ресницы затрепетали за толстыми стёклами очков.

Фу, как неловко. Но я знал, как включить обаяние на полную катушку, когда мне это надо. Проще простого, поскольку я сразу же узнавал, как был воспринят тот или иной мой жест или интонация.

Я наклонился вперед и встретился с нею взглядом. Пристально всмотрелся в её неглубокие карие глаза... Её мысли уже были в смятении. Сейчас я её запросто возьму.

— Я надеюсь, вы поможете мне с расписанием, — сказал я мягким голосом, специально отработанным для случаев, когда я не хотел пугать людей.

— Конечно, Эдвард. Чем помочь? — "Слишком молод, слишком молод", — твердила она себе. Неверно, конечно. Я был старше её дедушки. Но если принять во внимание то, что написано в моём водительском удостоверении, она была права.

— Я хотел бы узнать, не могу ли я перейти с моего юниорского курса биологии на курс наук для сениор-уровня. Как насчет, скажем, физики?

— Какие-то проблемы с мистером Бэннером, Эдвард?

— Нет, совершенно никаких, просто я уже изучал этот материал.

— Ах да, в той школе с ускоренной программой на Аляске, где вы все раньше учились, не так ли? — Она поджала свои тонкие губы, раздумывая и прикидывая. — "Да им всем уже в колледж пора. Я слышала, учителя от них уже воют. Отличные оценки, отвечают не раздумывая, ни одной ошибки в тестах — такое впечатление, словно они изобрели способ мошенничать по всем предметам. Мистер Варнер скорее поверит, что кто-то мошенничает, чем признает, что ученик может быть умнее него. Не сомневаюсь, что их мать вовсю дрессирует их дома" . — Вообще-то, Эдвард, класс по физике заполнен сейчас до отказа. А мистер Бэннер не терпит, когда в классе больше двадцати пяти человек.

"Конечно, нет. Только не с этим совершенством из совершенств — Калленом". — Я знаю, Эдвард. Но просто там нет ни одного свободного места за столом!

— Можно тогда я просто не буду ходить на биологию? А свободное время использую для самостоятельных занятий?

— Пропускать биологию? — У неё отвисла челюсть. — "Нет, вы слышали такое? Неужели так трудно просто прослушать весь курс, даже если всё знаешь? Всё-таки, видно, там проблемы с мистером Бэннером. А не поговорить ли мне об этом с Бобом?" — Но тогда у тебя не будет достаточно очков[2] для получения аттестата!

— Может, тебе следует обсудить это с родителями?

Сзади открылась дверь, но вошедший не думал обо мне, поэтому я не обратил на него внимания и сосредоточился на мисс Коуп. Я наклонился чуть ближе и слегка расширил глаза. Это сработало бы лучше, если бы они были золотистыми, а не чёрными. Чернота пугает людей — как оно и должно быть.

— Пожалуйста, мисс Коуп, — я сделал мой голос настолько вкрадчивым и пленительным, насколько это было вообще возможно — а он мог быть весьма и весьма пленительным. — Разве нет ничего другого, куда я бы мог перейти? Ну, где-то же есть одно малю-ю-сенькое свободное местечко? Биология на шестом уроке не может быть единственной возможностью...

Я улыбнулся, постаравшись не оскалиться слишком широко и тем самым не испугать её насмерть, и натянул на лицо томную маску завзятого сердцееда.

Её сердце понеслось галопом. — "Слишком молод", — неистово напомнила она себе. — Ну, может, я смогу поговорить с Бобом... то есть, с мистером Бэннером... Посмотрю, может, что и...

Всего лишь секунды было довольно, чтобы всё вокруг изменилось: атмосфера в комнате, цель, из-за которой я находился здесь, причина, по которой я наклонился к этой рыжей. Всё, что раньше делалось ради достижения одной цели, теперь служило другой.

Всего секунда понадобилась Саманте Уэллз, чтобы открыть дверь, бросить список опозданий в ящик и торопливо уйти, спеша поскорее покинуть школу. Всего секунда понадобилась, чтобы порыв ветра, ворвавшийся в офис через открытую дверь, достиг меня. Всего секунда понадобилась мне, чтобы понять, почему тот, кто вошел первым, не отвлёк меня своими мыслями.

Я обернулся, хотя в подтверждениях не нуждался. Обернулся медленно, борясь за контроль над непослушными мышцами.

Белла Свон стояла, прижавшись спиной к стене у двери, и сжимала в руках лист бумаги. Глаза у неё стали ещё больше, чем обычно, когда она наткнулась на мой свирепый нечеловеческий взор.

Аромат её крови насытил каждую частичку воздуха в этой крохотной жаркой комнате. В моём горле вспыхнул огонь.

Злобный оскал монстра снова кривился мне из зеркала её глаз.

Моя рука застыла в нерешительности над стойкой администратора. Мне не надо было оглядываться назад, чтобы дотянуться до головы мисс Коуп и размозжить её о поверхность стола. Две жертвы взамен двадцати — так всё-таки лучше.

Чудовище с жадным, голодным предвкушением ожидало, когда же я это сделаю.

Я остановил движение воздуха в лёгких и воспроизвёл в воображении лицо Карлайла. Повернулся обратно к миссис Коуп и услышал, как она мысленно ахнула от потрясения при виде такой резкой перемены в выражении моего лица. Она отпрянула от меня, оборвав фразу на полуслове и от страха забыв её закончить.

Используя всю силу духа, которой научился за семь десятилетий самоотречения, я сделал свой голос ровным и вкрадчивым. В лёгких оставалось ровно столько воздуха, чтобы быстро произнести:

— Ладно, неважно. Вижу, это невозможно. Огромное спасибо за помощь.

Я развернулся и вылетел из комнаты, стараясь не обращать внимания на жар тела этой девушки, от которой прошёл на расстоянии всего нескольких дюймов.

Я промчался через школьный двор и остановился только тогда, когда оказался в своей машине. Опять я двигался с недопустимой скоростью. Но большинство людей уже покинуло школу, так что у моей оплошности не могло быть много свидетелей. Я слышал — софомор Гарретт заметил меня, но отмахнулся:

"Откуда только Каллен взялся — как будто соткался из воздуха? Всё, конец, дофантазировался. Говорила же мне мама…"

Когда я проскользнул в свой "Вольво", остальные уже сидели там. Попытки восстановить дыхание привели лишь к тому, что я лишь продолжал хватать ртом воздух, как вынутая из воды рыба.

В ответ я лишь потряс головой: не трогай меня.

— Чёрт возьми, что с тобой стряслось? — спросил Эмметт, отвлекшись на секунду от горестных раздумий по поводу того, что Джаспер был не в настроении для матч-реванша.

Вместо ответа я рванул задним ходом. Мне нужно было убраться со стоянки прежде, чем Белла Свон достанет меня и здесь. Похоже, я приобрёл себе личного демона, моего персонального преследователя... Я развернул машину и выжал из мотора всё, на что тот был способен. Колёса взвизгнули, прокрутившись на месте. Скорость дошла до сорока миль в час прежде, чем я выехал на дорогу, а на самой дороге превысила семьдесят ещё до того, как я завернул за угол.

Я знал, не глядя: Эмметт, Розали и Джаспер уставились на Элис. Та пожала плечами: она могла видеть только то, что будет, а не то, что было.

Она заглянула в моё будущее. Я увидел картину, сложившуюся в её голове, и мы оба были поражены.

Она посмотрела снова, увидела, как моя решимость пошатнулась и потенциально иной выбор окрасил моё будущее в мрачные тона.

Белла Свон — мёртвая. Мои глаза, пылающие багровым от свежей человеческой крови. Последующее расследование. Время напряжённого выжидания, когда мы будем вынуждены затаиться, прежде чем предоставится возможность вновь начать всё сначала.

— Ох... — повторила Элис. Картина сменилась. Я впервые увидел внутренность дома Чарли Свона. Белла хлопочет на маленькой кухне с жёлтыми шкафами. Она стоит спиной ко мне, а я с вожделением слежу за нею из мрачной тени... Её аромат неудержимо притягивает меня...

— Хватит! — простонал я, вконец измучившись.

— Прости, — шепнула она, широко раскрыв глаза.

Видение в её голове снова изменилось. Пустое ночное шоссе; заснеженные деревья по сторонам мелькают в свете фар автомобиля, мчащегося со скоростью почти двести миль в час.

— Я буду скучать, — сказала Элис. — Пусть тебя и не будет с нами совсем недолго — я всё равно буду по тебе скучать.

Мы доехали до поворота, от которого шла длинная подъездная дорога к нашему дому.

— Высади нас здесь, — велела Элис. — Ты должен сам сказать Карлайлу.

Я кивнул, и машина резко, с визгом, остановилась.

Эмметт, Розали и Джаспер вышли, не проронив ни слова. Они всё вытянут из Элис, когда я уеду. Элис коснулась моего плеча.

— Ты поступишь, как надо, — пробормотала она. В этот раз она не пророчествовала, а приказывала. — Она — самое дорогое, что есть у Чарли Свона. Её смерть убьёт и его тоже.

— Да, — сказал я, соглашаясь только с последней частью.

Тревожно сдвинув брови, она скользнула к остальным, и они растворились в лесу прежде, чем я успел развернуть машину.

Я мчался в город, зная, что теперь тёмные и светлые видения Элис будут сменять друг друга, как в калейдоскопе. Спеша обратно на скорости девяносто миль в час, я не был уверен в том, зачем и куда еду. Попрощаться с отцом? Или выпустить на свободу своего внутреннего монстра? А дорога под моими колёсами уносилась вдаль...

Морозный воздух приятно холодил кожу. Я откинулся в мягкий сугроб, и сухая снежная пыль бархатом облекла тело.

Ясное небо надо мной сияло мириадами звёзд; некоторые из них сверкали синим, другие желтым. Звёзды образовывали величественные, закручивающиеся в спирали галактики, сияющие на фоне чёрной Вселенной. Поразительное зрелище. Исключительное, прекрасное. К сожалению, оно сейчас не приводило меня в обычный восторг, поскольку в настоящий момент я не был способен его оценить.

Лучше не становилось. Прошло шесть дней — шесть дней я прятался здесь, в дикой пустоши Денали, но ни к какому решению так и не пришёл.

Когда я смотрел вверх, в небо, усыпанное алмазами звёзд, то вся эта красота была затуманена неким образом, стоявшим пред моими глазами. Это было лицо — простое, ничем не примечательное человеческое лицо, но у меня никак не получалось избавиться от этого навязчивой картины.

Я уловил приближение Таниных мыслей ещё до того, как услышал сопровождавшие их шаги — на лёгком снегу этот шелест был почти неразличим.

Для меня не было ничего удивительного в том, что Таня пришла сюда, ко мне. Я знал, что она последние несколько дней тщательно продумывала предстоящий разговор. Она откладывала его до тех пор, пока не стала совершенно уверена в том, что должна была сказать.

Я увидел её, когда она появилась на расстоянии 60 ярдов от меня. Она вспрыгнула на выступ чёрной скалы и стояла там, балансируя на носках босых ног.

Кожа Тани серебрилась в сиянии звёзд, и её длинные золотисто-рыжие волосы отсвечивали розовым. Янтарные глаза сверкнули, когда она увидела меня, наполовину погребённого в снегу, и полные губы медленно раздвинулись в улыбке.

Исключительная. Если б только я был способен оценить по-настоящему её красоту! Я вздохнул.

Она присела на корточки на выступе скалы, кончиками пальцев касаясь поверхности камня под собой, тело её сжалось, как пружина.

И взметнулась в высоту. Её силуэт превратился в тёмную вращающуюся тень, изящным пируэтом летящую между мной и звёздами. Перед самым приземлением, она сгруппировалась и с размаху врезалась в высокий сугроб рядом со мной.

Вокруг меня взметнулась маленькая снежная буря. Звёзды померкли — я был глубоко погребён под лёгкими ледяными кристаллами.

Я вновь вздохнул, но стряхивать снег не стал. И под снегом, и без него — перед моими глазами по-прежнему стояло всё то же лицо.

Снова забушевал маленький буранчик — Таня торопливо откапывала меня. Она стряхнула снег с моего неподвижного лица, избегая встречаться со мной взглядом.

— Извини, — прошептала она. — Неудачная шутка.

— Ирина и Кэйт говорят, чтобы я оставила тебя в покое. Они считают, что я тебе навязываюсь.

— Вовсе нет, — уверил я. — Напротив, это я веду себя грубо — отвратительно грубо. Прости, пожалуйста.

"Ты возвращаешься домой, ведь так?" — подумала она.

"Но ты здесь не останешься". Её мысль была полна тоски.

— Нет. Не похоже, чтобы мне здесь... полегчало.

— Конечно, нет, — солгал я не моргнув глазом.

"Я ставлю тебя в неудобное положение", — укорила она.

Она так недоверчиво вздёрнула одну бровь, что я рассмеялся, но тут же оборвал смех и в очередной раз вздохнул.

Она тоже вздохнула и оперлась подбородком на руки. Мой ответ явно раздосадовал её.

— Ты в тысячу раз прелестнее звёзд, Таня. Конечно, ты и сама об этом прекрасно знаешь. Не позволяй моему упрямству лишить тебя уверенности в своей привлекательности. — Мне стало смешно: чтобы Таня — да потеряла хоть толику своей самоуверенности?..

— Я не привыкла к отказам, — проворчала она, красиво выпятив нижнюю губку в капризной гримаске.

— Охотно верю, — согласился я, безуспешно пытаясь блокировать её мысли: она как раз принялась перебирать воспоминания о тысячах своих побед над представителями мужского пола. Обычно Таня предпочитала мужчин-людей — хотя бы потому, что их все-таки было больше, чем нам подобных, к тому же они обладали завидным преимуществом: были мягкими и тёплыми. И они всегда желали её — в этом можно было не сомневаться.

— Суккуб, — поддразнил я, надеясь остановить кружение образов в её голове.

В отличие от Карлайла, Таня и её сестры шли к своим убеждениям медленно и постепенно. В конце концов, именно любовь к людям-мужчинам отвратила сестёр от того, чтобы убивать их. Теперь мужчины, которых они любили, оставались в живых.

— Когда ты здесь появился, — медленно произнесла Таня, — я подумала, что...

Я знал, о чём она подумала. И должен был предвидеть, какие эмоции вызовет в ней мой приезд. Но в тот момент мне было не до размышлений о таких тонких материях, как чужие чувства.

— Мне очень больно обманывать твои ожидания, Таня. Я этого не хотел... я просто не подумал... Это все потому, что мне пришлось уехать... очень поспешно.

Я сел и обхватил ноги руками, как бы заключив себя в защитный кокон.

Таня, Ирина и Кэйт очень хорошо приспособились к той жизни, которую избрали. В чём-то даже лучше Карлайла. Несмотря на безумно тесную близость с теми, кто был их потенциальными — а когда-то действительными — жертвами, они не совершали ошибок. Мне было слишком стыдно сознаться Тане в своём малодушии.

— Проблемы с женщинами? — продолжала она допытываться, не обращая внимания на мою несловоохотливость.

Она притихла. Я слушал, как она перебирает в уме разнообразные догадки, пытаясь докопаться до смысла моих слов.

Она вновь затихла, продолжая строить догадки. Я предоставил её этому занятию, а сам тщетно попытался вернуться к любованию звёздами.

Она наконец сдалась, и её мысли приняли иное направление.

"Куда же ты отправишься, Эдвард, когда уедешь? Обратно к Карлайлу ?"

Куда мне идти? Ни одно место на всей планете меня не привлекало. Мне ничего не хотелось — ни видеть, ни делать. Потому что, куда бы я ни отправился, это будет не потому, что я стремлюсь к некоей интересующей меня цели, а потому, что в панике спасаюсь бегством...

Эта мысль была мне ненавистна. Когда же я стал таким трусом?

Таня вскинула свою тонкую руку мне на плечо. Я застыл, но не уклонился от её прикосновения. Она всего лишь хотела меня утешить. По-дружески. По большей части.

— Я думаю, что ты вернёшься обратно, — сказала она, и в речи её вдруг прозвучал отголосок давно утерянного русского акцента. — Неважно, что это… или кто это — то, что преследует тебя... Но ты встретишься с этим лицом к лицу. Ты не можешь иначе.

В её мыслях царила та же уверенность, что и в словах. Я почувствовал признательность к ней за то, что она воспринимала меня таким: вот тот, кто не боится брошенной ему перчатки. Я немного воспрял духом. У меня никогда не возникало повода усомниться в своей отваге, в способности смотреть трудностям в лицо — до того ужасного урока биологии в старшей школе, всего неделю тому назад.

Я поцеловал её в щеку, быстро отстранившись, когда она потянулась ко мне губами, сложенными для поцелуя. Она грустно улыбнулась, видя мою поспешность.

— Спасибо, Таня. Именно это мне и нужно было услышать.

— Да пожалуйста. Мне бы хотелось, чтобы к некоторым вещам ты относился не с такой серьёзностью, Эдвард.

— Прости, Таня. Ты же знаешь — ты для меня слишком хороша. Я просто... не нашёл ещё то, что ищу.

— Ну ладно, если ты уедешь прежде, чем мы вновь увидимся... до свидания, Эдвард.

— До свидания, Таня. — И вдруг я понял, что смогу теперь уйти. Я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы вернуться в то единственное место, где хотел быть. — Ещё раз спасибо.

Она грациозно вскочила, а потом я увидел её уже убегающей, несущейся и стелящейся в воздухе, как призрак, так легко и быстро, что её ноги не приминали снега; она не оставила за собой ни следа. Не оглянулась. Мой отказ раздосадовал её сильнее, чем она пыталась показать, и даже в собственных мыслях ей не хотелось в этом признаваться. Она не желала видеть меня до моего отъезда.

Мои губы скривились от огорчения. Мне больно было обижать Таню, хотя её чувства были неглубокими, не особенно целомудренными, да и отвечать на них я не собирался. Отчего и чувствовал себя не вполне джентльменом.

Я опустил подбородок на колени и вновь устремил взгляд на звёзды, но вдруг почувствовал неодолимое желание немедленно пуститься в дорогу. Я знал, что Элис увидит меня на пути к дому, и сообщит остальным. Это их обрадует — особенно Карлайла и Эсме. Однако я ещё какое-то время продолжал смотреть на звёзды, пытаясь разглядеть их сквозь лицо, что по-прежнему не выходило у меня из головы. Заслоняя собой сверкающие в небе огни, на меня взирала пара растерянных шоколадно-карих глаз, и казалось, что они спрашивали, чем это решение обернётся для неё . Конечно, я не мог быть уверен, каких ответов искали эти вопрошающие глаза. Даже в воображении я не мог слышать её мыслей. Глаза Беллы Свон всё так же испытующе смотрели на меня и мешали предаться созерцанию красоты ясного звёздного неба. С тяжёлым вздохом я сдался и поднялся на ноги. Если я побегу, то вернусь к машине Карлайла менее, чем за час…

Торопясь увидеть свою семью и отчаянно желая быть тем Эдвардом, что бестрепетно встречает трудности лицом к лицу, я помчался по озаряемому звёздами снежному полю и не оставил за собой ни следа.

— Всё будет в порядке, — выдохнула Элис. Её глаза были затуманены, и Джаспер одной рукой слегка поддерживал её под локоть, ведя вперёд. Плотной группой мы шли в нашу ветхую столовую. Розали и Эмметт прокладывали путь; Эмметт при этом выглядел нелепо похожим на телохранителя, ожидающего неожиданного нападения на объект своего попечения. Роуз тоже выступала часовым на страже, но гораздо более походила на сварливую ведьму, нежели на защитницу.

— Конечно, всё будет в порядке, — проворчал я. Вот привязались, защитнички. Что за дурацкая опека. Если бы я не был уверен, что справлюсь с ситуацией, то остался бы дома.

Наше утро началось довольно обычно, даже весело: ночью прошёл снег, и, конечно, Эмметт с Джаспером не преминули воспользоваться состоянием прострации, в котором я пребывал, чтобы забросать меня мокрыми, противными снежками. А когда им надоело отсутствие реакции с моей стороны, они оставили меня в покое и принялись друг за друга. Так что внезапный переход от оживления к такой преувеличенной бдительности мог бы показаться мне комичным, если б только эта заботливость так не раздражала.

— Её здесь пока нет. Но что касается того, откуда она войдёт... Она будет по ветру от нас, если мы сядем на наше обычное место.

— Само собой , мы сядем на наше обычное место! Хватит, Элис. Не порть мне нервы. Со мной всё будет в полном порядке.

Джаспер как раз усадил её. Она сморгнула и наконец-то её взгляд прояснился и сфокусировался на моём лице.

— Хмм, — сказала она удивлённо. — А ведь ты, пожалуй, прав.

— Конечно , я прав, я всегда прав, — пробормотал я.

Мне претило быть объектом их хлопотливой озабоченности. Я почувствовал внезапный прилив симпатии к Джасперу, вспомнив то время, когда мы все увивались вокруг него, как заботливые няньки над больным дитятей. Мы обменялись выразительными взглядами.

Неужели всего лишь на прошлой неделе это длинное унылое помещение казалось мне столь тошнотворно скучным? А сидеть здесь было все равно, что пребывать в коме?

Сегодня мои нервы были натянуты, как фортепианные струны, готовые запеть при легчайшем прикосновении. Было лишь одно чувство, которое я отказался использовать. Обоняние, конечно. Я не дышал. Все же остальные чувства были сверхобострены: я вбирал в себя каждый звук, каждый образ, каждое движение воздуха, касавшегося моей кожи, каждую мысль. Особенно важны были мысли.

Я ожидал услышать больше о Калленах в мозгах, которые обшаривал. Весь день я был настороже, ища каких-либо новых знакомых Беллы Свон, которым она, возможно, доверилась, и пытаясь увидеть, какой оборот может принять эта новая, захватывающая сплетня. Но ничего не нашёл. Пятеро вампиров в столовой были всем так же безразличны, как и до прихода к нам новенькой. Кое-кто здесь всё ещё думал об этой девушке, причём то же самое, что и неделю назад. Раньше я счёл бы это невыразимо скучным. Теперь же я был неподдельно заинтересован.

Неужели она никому ничего обо мне не сказала?

Не стоит даже и надеяться, что она не заметила моего чёрного взгляда, взгляда убийцы. Я видел, какое действие он на неё оказал. Уж конечно, напугал до безумия. Я был убеждён, что она кому-нибудь обязательно упомянет об этом, а может, даже в чём-нибудь и преувеличит, чтобы сделать историю более захватывающей, тем самым придав мне ещё несколько устрашающих черт.

И потом, она ведь была свидетелем, как я пытался отвертеться от того, чтобы ходить с ней вместе на биологию. Девушка видела моё страшное лицо там, в офисе. Скорее всего, она должна была задаваться вопросом: а не в ней ли самой дело? Нормальная девушка спрашивала бы повсюду, сравнивала бы свой случай с опытом других, искала бы причину, могущую объяснить моё поведение — чтобы не чувствовать, будто с нею обошлись как-то не так, как со всеми. Люди всегда отчаянно стараются не выделяться, приспособиться, смешаться с окружением, словом, почувствовать себя, как в стаде овец одной породы. А в юношеские годы, полные неувернности и сомнений, потребность в этом особенно сильна. Вряд ли эта девушка — исключение из правила.

Однако, никто не замечал нас, сидящих здесь, за нашим обычным столом. Белла, должно быть, исключительно замкнутый человек, если она не доверилась ни единому знакомому. Возможно, она поговорила со своим отцом? Кто знает, может, она папина дочка?.. Хотя вообще-то не похоже, учитывая то, как мало она провела с ним времени на протяжении всей своей жизни. Она, скорее всего, гораздо более близка со своей матерью. Однако мне бы не помешало в ближайшее время покрутиться вокруг шефа Свона и послушать, о чём он думает.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Джаспер.

— Ничего. Она... должно быть никому ничего не сказала.

— Может ты не такой уж и жуткий, каким считаешь себя? — хмыкнул Эмметт,. — Спорим, у меня куда лучше получилось бы нагнать на неё страху.

— Странно, как это может быть?.. — Он вновь недоумевал по поводу моего рассказа об уникальной молчаливости этой девушки — во всех возможных смыслах.

— Она сейчас войдёт, — прошептала Элис. Я почувствовал, как моё тело превратилось в камень. — Попытайтесь выглядеть по-человечески.

— По-человечески, говоришь? — переспросил Эмметт.

Он поднял правый кулак и разогнул пальцы, чтобы показать снежок, который он до этого времени прятал в ладони. Конечно, снежок там не растаял. Эмметт спрессовал его в округлую ледышку. Его глаза были устремлены на Джаспера, но я видел, куда на самом деле направлены его поползновения. И Элис, конечно, тоже. Когда он резко метнул в неё ледышку, она отразила её небрежным взмахом пальчиков. Лёд, срикошетив, пролетел через всю столовую — слишком быстро, чтобы человеческий глаз мог различить его полёт — и с звонким треском расплющился о кирпичную стену. Кирпич тоже треснул.

Все головы в том углу столовой повернулись, посмотрели на россыпь ледяной крошки на полу и затем завертелись в поисках виновника безобразия. Дальше ближайших столов они не стали искать. На нас никто и не глянул.

— Очень по-человечески, Эмметт, — съязвила Розали. — Почему бы тебе при случае не пробить какую-нибудь стену кулаком? То-то все восхитятся!

— Все просто взвоют от восторга, если это проделаешь ты, крошка.

Я прикинулся, что тоже в игре: намертво приклеил к лицу улыбку, как будто был поглощён этой шуточной перепалкой. Я не позволял себе взглянуть в сторону очереди, где, как я знал, стояла она. Но зато изо всех сил прослушивал её окружение, заглушив все остальные голоса.

Я услышал, что Джессика не прочь была бы — о да, разумеется, деликатно — дать новенькой хорошего тычка в спину: та, видимо, отвлекшись, задержалась на месте, когда очередь продвинулась. Через сознание Джессики я увидел, что прилившая к щекам Беллы Свон кровь опять окрасила их ярко-розовым.

Я сделал резкий, короткий вдох, готовый немедленно прекратить дышать, если почувствую в воздухе хотя бы намек на её запах.

Девушек сопровождал Майк Ньютон. Я слышал оба его голоса, ментальный и вербальный. Вслух он спросил у Джессики, что это со Свон. Зато в мыслях!.. В его мозгу завертелись такие фантазии, что мне стало противно. Причём, фантазии, похоже, уже стали привычными. Да кто он такой, чтобы так думать о ней?

Она встрепенулась и, очнувшись от своего раздумья, подняла на Майка глаза, словно сначала забыла, а теперь внезапно вспомнила о его присутствии.

— Ничего, — я услышал, как Белла сказала это своим тихим, ясным голосом. Он, как звон колокола, заглушил гомон всех других голосов в столовой, но так мне, конечно, только казалось, потому что я слушал его чересчур внимательно.

— Сегодня я возьму только содовую. — Она поторопилась догнать очередь. Я не смог удержаться и бросил короткий взгляд в её сторону. Она смотрела в пол, кровь медленно отливала от её лица. Быстро отвернувшись, я увидел, что Эмметт от души потешается надо мной: приклеенная к моему лицу улыбка превратилась в страдальческую гримасу.

"Выглядишь так, будто тебя сейчас вывернет, братишка".

Я сосредоточился и сменил выражение лица на лёгкое и беспечное.

Джессика удивилась отсутствию аппетита у девушки:

— Вообще-то я чувствую себя немного нехорошо. — Её голос звучал тише, но оставался по-прежнему ясным.

И почему это мне ни с того ни с сего стали неприятны предупредительность и заботливость, вдруг излучившиеся из мыслей Майка Ньютона? И что мне до того, что в них прозвучало нечто собственническое? Не моё дело, что Майк Ньютон чрезмерно озабочен её здоровьем. Быть может, на неё все так реагируют. Помнится, я и сам инстинктивно порывался встать на её защиту. Ну да, ещё до того, как чуть не прикончил...

Было трудно судить — она, с её полупрозрачной кожей, выглядела такой хрупкой... Я тут же одёрнул себя: с чего это я тоже беспокоюсь, совсем как этот придурок? — и усилием воли выкинул из головы заботы о её здоровье.

Как бы там ни было, мне не нравилось следить за ней через мысли Майка. Я переключился на Джессику и внимательно наблюдал за тем, как они втроём выбирали, за какой стол сесть. К счастью, они сели как обычно — с приятелями Джессики, за один из ближайших к выходу столов. С подветренной от нас стороны, как и обещала Элис.

"Сейчас она посмотрит, веди себя как человек".

— Расслабься, Эдвард, — сказал Эмметт. — Подумаешь, великое дело. Ну убьёшь ты одного человека. Можно подумать, прямо конец света наступит.

— Тебе следует научиться прощать себе ошибки. Как я. Вечность — это очень долго, успеешь вдоволь накаяться.

И тут пришло время страшной мести: Элис метнула пригоршню льда, которую до сих пор прятала, в лицо ничего не подозревающего Эмметта.

Он моргнул от неожиданности, а затем плотоядно усмехнулся.

— Ага, ну, держись, раз напросилась! — гаркнул он, склонился над столом и тряхнул волосами, покрытыми корочкой льда, прямо ей в лицо. Снег в тёплом помещении растаял и разлетелся от его волос, обдав сестер коктейлем из воды со льдом.

— Уй! — взвизгнула Роуз, и обе отпрянули от этого душа.

Элис рассмеялась, и мы все вслед за ней. В голове Элис я увидел, как она специально точно подогнала всю эту возню к нужному моменту, и понял, что все это затевалось для того, чтобы та девушка — надо бы перестать думать о ней как о единственной на свете — чтобы Белла увидела нас смеющимися и играющими, выглядящими такими по-человечески счастливыми и неправдоподобно идеальными, как рисунки Нормана Рокуэлла.

Элис смеялась и закрывалась своим подносом, будто щитом. Та девушка... Белла, должно быть, всё ещё смотрела на нас.

"…опять уставилась на Калленов", — уловил я обрывок чьих-то мыслей.

Я автоматически оглянулся, услышав наше имя. Как раз в тот момент, когда мои глаза нашли свою цель, я сообразил, что знаю этот "голос" — так много я в него сегодня вслушивался.

Однако мой взгляд невольно скользнул мимо Джессики и встретился с пристальным взором той девушки.

Она мгновенно опустила глаза, опять прикрывшись своими густыми волосами.

О чём она думает? Любопытство, казалось, с течением времени становилось только острее и всё настойчивее требовало удовлетворения. Какая уж тут может быть скука! Я попробовал — неуверенно, наугад, так как никогда не делал этого раньше — прозондировать тишину вокруг её разума. Мой экстра-слух всегда включался в работу сам собой, без усилий с моей стороны, и особого приглашения ему было не нужно. Сейчас же мне приходилось изо всех сил сосредоточиваться, чтобы пробиться через этот непонятный глухой щит вокруг её сознания.

"Да что в ней такого особенного?!" — с досадой думала Джессика. В отчаянии я готов был взвыть то же самое.

— Эдвард Каллен так и пялится на тебя, — прошептала она на ухо Свон, хихикнув. В её тоне не было и намёка на испытываемое ею ревнивое раздражение. Джессика, похоже, поднаторела в искусстве притворяться искренним другом.

Я с замиранием сердца слушал, что же ответит ей девушка.

— Как он выглядит? Не злится? — прошептала она.

Значит, моя дикая реакция на прошлой неделе не прошла для неё незамеченной. Ещё бы.

Вопрос явно озадачил Джессику. В её голове я увидел собственное лицо, выражение которого она пыталась понять, но я упорно не желал встречаться с нею глазами. Я сосредоточил всё своё внимание на той, другой, девушке, пытаясь расслышать хоть что-нибудь . Моя упорная концентрация, похоже, была совершенно бесполезна.

— Нет, — сказала ей Джесс сладчайшим голосом. Но я-то знал, что она бы с гораздо бóльшим удовольствием сказала "да": её бесило, что моё пристальное внимание было направлено не на неё. — А он должен?

— Мне кажется, я ему не нравлюсь, — прошептала девушка в ответ, опустив голову на лежащие на столе руки, как будто она вдруг устала. Я попытался понять смысл этого движения, но мог лишь строить догадки. Может, действительно устала?

— Да Калленам никто не нравится, — уверила её Джессика.— Они слишком дерут нос, для них все мы вообще — пустое место. — "По крайней мере, так было раньше", — с досадой подумала она. — Но он, похоже, так и приклеился к тебе глазами!

— Перестань на него глазеть, — беспокойно сказала девушка и подняла голову, чтобы проверить, послушалась ли её Джессика.

До самого конца перемены девушка больше ни разу не посмотрела по сторонам. Я думаю — хотя, конечно, не могу быть в этом уверен — что она себя к этому принуждала. Мне кажется, ей хотелось взглянуть на меня. Вот её туловище слегка подалось в мою сторону, вот голова начала едва заметно поворачиваться... Но тут она спохватилась, глубоко вздохнула и старательно воззрилась на своего собеседника.

Если от окружения девушки исходили мысли, которые не были непосредственно о ней, то я их игнорировал.

Майк планировал после школы поиграть в снежки: похоже, он не подозревал, что снег уже превратился в дождь. Порхание мягких хлопьев снега по крыше превратилось в ровный стук капель. Майк что — глухой? Не слышит разницы?

Когда время ланча закончилось, я остался сидеть на своем месте. Народ потянулся к выходу, и я поймал себя на том, что стараюсь выделить звук её шагов из прочих, словно в нём было что-то особенное или важное для меня. Какая глупость.

Мои родственники также не стронулись с места. Они ждали, что буду делать я.

Пойти в класс и сесть рядом с той девушкой, вновь подвергнуться мощнейшей атаке изумительного аромата её крови и почувствовать тепло её тела в воздухе, окутывающем мою кожу? Хватит у меня сил? Или на сегодя достаточно?

— Я... я полагаю, всё будет в порядке, — нерешительно сказала Элис. — Ты принял окончательное решение и не отступишь от него. Я считаю , что ты выдержишь этот урок.

Но Элис прекрасно знала, как быстро можно отступиться от сколь угодно твёрдого решения.

— Зачем так себя насиловать, Эдвард? — спросил Джаспер. Хотя ему и было неловко радоваться тому, что роли поменялись и сейчас слабаком был я, он всё же испытывал крохотное удовлетворение — совсем чуть-чуть. — Иди домой. Тише едешь — дальше будешь.

— Да подумаешь, дело великое! — не согласился Эмметт. — Одно из двух: он или убьет её, или нет, но покончит с этой тягомотиной. Хватит волынку тянуть, в самом деле.

— Я не хочу пока переезжать, — заныла Роуз. — Я не хочу начинать всё сначала. Мы почти окончили школу, Эмметт. Наконец-то .

Я не знал, на что решиться. С одной стороны, я жаждал встретиться с испытанием лицом к лицу, а не снова спасаться бегством. С другой стороны, напрягаться из последних сил тоже было неразумно. На прошлой неделе Джаспер оказался на грани срыва из-за того, что долго не ходил на охоту. Не совершаю ли и я сейчас такую же непростительную ошибку?

Я не хотел срывать мою семью с насиженного места. Никто из них не скажет мне за это спасибо.

И ещё: я хотел пойти на биологию. Я ощутил неодолимое желание вновь увидеть её лицо.

Вот это и определило мое решение. Любопытство, вот оно что. Я был зол на себя за то, что не мог обуздать его. Разве я не обещал себе, что не допущу, чтобы молчание её разума заставило меня чрезмерно заинтересоваться ею? И пожалуйста, вот он я, заинтересованный так, что больше уже невозможно.

Я хотел узнать, о чём она думает. Её разум был закрыт, но глаза были очень выразительны. Возможно, я мог бы попытаться читать в них, раз уж с мыслями не получается?

— Нет, Роуз, я думаю, что всё и вправду будет хорошо, — сказала Элис. — Видение... оно как будто стало отчётливее. Я на девяносто три процента уверена, что ничего плохого не случится, если он пойдет в класс. — Она пытливо вгляделась в меня, стараясь понять, что же изменилось в моих намерениях, раз её видение будущего стало более точным.

Достаточно ли одного любопытства, чтобы сохранить жизнь Белле Свон?

Эмметт был прав — зачем тянуть волынку? Покончить со всем либо так, либо этак! Я встречусь с соблазном с открытым забралом.

— Идите в класс, — приказал я, стремительно вставая из-за стола. Повернулся и зашагал прочь от них, не оглядываясь. Я слышал беспокойство Элис, осуждение Джаспера, одобрение Эмметта и раздражение Розали, несущиеся мне в след.

Я помедлил возле двери класса, набрал полные лёгкие воздуха и ступил в маленькое тёплое помещение.

Я не опоздал. Мистер Бэннер всё ещё раздавал оборудование для сегодняшней лабораторной. Девушка сидела за моим... за нашим столом, вновь склонив голову, уставившись в тетрадь, в которой выводила какие-то каракули. Подойдя, я внимательно всмотрелся в набросок: для меня представляло интерес даже такое незатейливое проявление её сознания — но ничего не уразумел. В рисунке не было смысла — всего лишь беспорядочно перепутанные петельки и завитушки. Может, она выводила узоры чисто автоматически, а думала о чём-то совсем другом?

Я намеренно излишне резко отодвинул свой стул, так что он проскрежетал по линолеуму: людям не нравится, когда к ним подкрадываются бесшумно.

Я понял, что она услышала звук: она не подняла глаз, но её рука дрогнула и пропустила завитушку, из-за чего рисунок стал каким-то неуравновешенным.

Почему она не подняла глаз? Скорее всего, напугана. Я должен сделать всё, чтобы на этот раз оставить по себе совершенно другое впечатление. Пусть думает, что всё происшедшее раньше — лишь продукт её воображения.

— Привет, — тихо сказал я. Тон голоса, который я использовал, был специально предназаначен для случаев, когда мне нужно было, чтобы люди чувствовали себя свободнее в моём присутствии. Своё обращение я сопроводил искусно выстроенной, не обнажающей ни единого зуба любезной улыбкой.

Вот теперь она вздрогнула и подняла взгляд. Её широко раскрытые карие глаза выражали испуг, растерянность и были полны множества молчаливых вопросов. То же выражение, что застилало мне взор на протяжении всей прошлой недели.

Я смотрел в эти необычно глубокие карие глаза, и вдруг осознал, что ненависть — ненависть, которую, по моему мнению, эта девушка заслужила просто самим фактом своего существования — куда-то исчезла. Сейчас, когда я не дышал и не ощущал её запаха, мне было трудно поверить, что можно испытывать ненависть к кому-то столь уязвимому и слабому.

Её щеки начали заливаться краской, но она ничего не сказала.

Я не отрываясь смотрел в её глаза, сосредоточившись только на их вопрошающей глубине, и пытался игнорировать аппетитный цвет её кожи. У меня было достаточно воздуха в лёгких, чтобы поговорить немного дольше, не вдыхая при этом.

— Меня зовут Эдвард Каллен, — сказал я, хотя знал, что ей это известно. Просто вежливость диктует начать разговор подобным образом. — У меня не было возможности представиться на прошлой неделе. Ты, должно быть, Белла Свон.

Её лицо приняло озадаченное выражение: меж её глаз вновь пролегла морщинка. Она ответила на полсекунды позже, чем следовало бы.

— Откуда ты знаешь моё имя? — спросила она, голос её едва заметно дрожал.

Испугана до дрожи. Задаёт нелепые вопросы. Я почувствовал себя виноватым — она выглядела такой беззащитной. Я мягко засмеялся, зная, что этот звук обычно действует на людей успокаивающе. И опять-таки — был осторожен и не показывал зубов.

— О, я думаю, все знают твое имя. — Должна же она была понимать, что оказалась в центре внимания в этом бедном событиями месте. — Весь город ждал твоего приезда.

Она нахмурилась так, будто моё разъяснение не доставило ей удовольствия. Я предположил, что такой стеснительной особе, какой казалась она, излишнее внимание может быть неприятно. Обычно большинство людей испытывают прямо противоположные чувства. Несмотря на то, что они не хотят выделяться из толпы, они в то же время жаждут обратить внимание других на свою уникальность в общем единообразии.

— Нет, — сказала она, — я имела в виду, почему ты назвал меня Беллой?

— А ты предпочитаешь, чтоб тебя звали Изабеллой? — спросил я, сбитый с толку тем, что не мог уразуметь, к чему она клонит. Не понимаю. Она же сама много раз ясно выразила в свой первый день, что предпочитает имя "Белла". Неужели мне было бы так же трудно понять и всех других людей, если бы я не умел читать их мысли?

— Нет, мне нравится имя "Белла", — ответила она, слегка склонив голову набок. Выражение её лица — если я понял его правильно — колебалось между смущением и озадаченностью. — Но я думаю, что Чарли — я имею в виду, мой папа — называет меня за моей спиной Изабеллой. Поэтому все должны бы знать меня прежде всего как Изабеллу.

— О, — только и смог выдавить я и быстро отвел взгляд в сторону.

Только теперь до меня дошло, что значил её вопрос. Поздравляю, мистер Каллен, с первым промахом. Если б я не подслушивал всех в тот первый день, то сейчас назвал бы её полным именем, как и все остальные. Она заметила разницу. Я почувствовал укол беспокойства. Она мгновенно и остро подметила мою оплошность. Довольно проницательно, особенно для того, кто, как я полагал, себя не помнит от страха вблизи меня.

И тут я обнаружил, что у меня есть проблемы поважнее, чем любые её подозрения на мой счёт, которые она, возможно, хранила за прочными защитными стенами своего сознания.

Я израсходовал весь воздух. Если я собираюсь продолжить разговор, мне придётся вдохнуть.

А избежать дальнейшего разговора будет трудно. К несчастью для неё, то, что мы сидели за одним столом, делало нас партнёрами по лабораторным, и сегодня мы как раз должны будем работать вместе. Будет странно — и к тому же необъяснимо грубо — игнорировать её, вместе делая одну работу. Это только приведет её к ещё большим подозрениям и опасениям...

Я отстранился от неё так далеко, как мог, не передвигая стула, и повернул голову в проход между рядами. Собрался с духом, напрягся, а затем рывком втянул через рот полную грудь воздуха.

Ахх! Как же было больно! Даже не чувствуя её запаха, я мог ощущать её вкус на языке. Горло вдруг снова вспыхнуло. Жажда не уменьшилась ни на йоту по сравнению той, что была на прошлой неделе, когда я впервые почувствовал её аромат.

Я стиснул зубы и постарался взять себя в руки.

------------------------------------------------------------------------------------------------

[1] В большей части американских четырёхгодичных старших школ принята следующая градация: 1-й год — фрешман, 2-й год — софомор, 3-й год — юниор, 4-й год — сениор.

[2] Очко, или "кредит" — зачётная единица в высшем учебном заведении; как правило, количество кредитов за курс равно количеству аудиторных занятий в неделю в течение семестра: 1 аудиторное занятие в неделю — 1 "кредит" за курс, 2 аудиторных занятий — 2 "кредита" и т.п.

Стефани Майер

майер солнце полуночи/Солнце полуночи

Книга "Солнце полуночи"

Читать онлайн

(скачать книгу бесплатно)

(скачать другие книги Стефани Майер)